Йоханан Петровский-Штерн - Судьба средней линии

Для завтрашних пуришкевичей книга Солженицына станет настольной, поскольку в той или иной форме в ней воссозданы и освящены именем выдающегося литературного классика, правозащитника и страстотерпца главные антиеврейские инвективы русской охранительной публицистики.

Новой русской правой невероятно повезло: теперь ей не нужно брезгливо перелистывать допотопную еврейскую историографию, ворошить тома думских стенографических отчетов, выискивать национальную самокритику в трудах еврейских писателей-сионистов, вылущивать имена двурушников из Российской еврейской энциклопедии - воистину, этот титанический труд худо-бедно уже проделан автором книги "Двести лет вместе".

Идеологи правого лагеря смело отринут легко устраняемые - и совершенно вторичные - филосемитские реверансы и редкие укоры в сторону ультраправых. Они решительно отвергнут неуклюжее балансирование автора между "и вашим, и нашим".

Зато они многажды пустят в оборот непроверенные, перевранные и вырванные из аналитического контекста приведенные Солженицыным цитаты иными словами, подхватят и обессмертят сам солженицынский метод, которому суждено стать замечательной находкой в руках неутомимых тружеников антисемитской нивы.

Разумеется, для книги это - бессмертие. И перед лицом этого пугающего бессмертия задаю себе один из тех вечных вопросов, на которые нет ответа.

Что делать простым смертным, когда камертон, по которому они сверяют свое нравственное чутье, вдруг начинает нестерпимо фальшивить?

Что делать русским евреям, читателям книги "Двести лет вместе", для которых Солженицын навсегда остался правдоискателем, антитезой государственной лжи, автором "Матрениного двора" и "Ракового корпуса"?

Как им преодолеть стыд за автора книги "Двести лет вместе" и как, после такой пощечины, продолжать читать и любить Солженицына?

Что делать тем, кто в 70-е, рискуя головой, распространял машинописные копии "Ивана Денисовича" и испытывал огромную радость, что участвует в большом общем деле, - как им сегодня совместить эту радость с растерянностью и недоумением, вызванными чтением солженицынской книги?

1 Чтобы доказать, что кроме разрушения и раскачки государственного корабля евреи ничего не принесли России, Солженицын посвящает революционерам и банкирам сотни страниц, а русско-еврейской культуре " несколько абзацев (с. 168 " 169). В противном случае, заговори Солженицын о русско-еврейской культуре, оказалось бы, что евреи тоже кое-что подарили России, искренне и с любовью. Но у Солженицыа искренность и любовь " прерогатива русской государственности, евреям таких свойств иметь не положено.

2 По Солженицыну, стремление евреев разрушить Россию настолько очевидно, что даже если кому-нибудь из них по стечению обстоятельств не удалось чего-нибудь существенного поломать " автор книги так и пишет: Зунделевич "арестован рано, не успел принять участие в цареубийстве" (с. 229). Ой-вей, какая жалость, не успел!

3 В тех же случаях. Когда информация энциклопедий " и той, и другой " категорически не устраивает Солженицина, как, например, в случае с погромами 1881, 1883 гг., он сталкивает их лбами и говорит как бы с симпатией к потерпевшим, что погром " слишком страшная вещь, чтобы манипулирлвать цифрами жертв, то есть " спорить, сколько погибло (с.188 " 191). К слову " именно таков метод работы тех, кто отрицает Холокост.

4 Я оставляю в стороне разговор о том, как будут читать "Архипелаг Гулаг" после книги "Двести лет вместе" и какую медвежью услугу самому себе оказал автор, по сути, поставив под сомнение свою добросовестность в обращении с документами.

5 Если это досадная и пропущенная корректором опечатка, добавлю, что Восточная Европа не знала феномена хасидской эмиграции ни в конце XVIII в., ни в конце XIX в.

6 К авторской концепции восходят не только историографические ошибки книги, но и ее языковые проколы. Любовь русского государства к евреям " не платоническое чувство, а полнокровная эротика: и вот уже еврейская литература начинает развиваться, "стимулируясь образцами русской литературы".