Александр Наумов - Спецзона для бывших

– В уголовном деле я его видел. Причем привезли меня… Нет, я лучше расскажу с самого начала. Я ведь подчинялся непосредственно Генеральному прокурору, поскольку объект, который я курировал, был особой государственной важности. И вот меня вызвали на очередное совещание в Генеральную прокуратуру и там же арестовали…

– До совещания вы о чем-нибудь догадывались?

– Абсолютно ни о чем. Это был вызов на обычное рабочее совещание. Я должен был явиться в форме, доложить…

– В Москву поехали?

– Да, конечно, в обычную командировку. Приехал, зашел к начальнику управления, а тот говорит мне: «Сейчас не до тебя, иди, погуляй… дня три-четыре». Я через три дня снова пришел, он говорит: «Зайди в тот кабинет, там тебя ждут». Я зашел, там сидел следователь, который ввел меня в курс дела: «Присаживайтесь, в отношении вас возбуждено уголовное дело». Никаких документов он мне, конечно, не предъявляет. «Вот, – говорит, – распишись: это санкция на твой арест, и мы тебя отправляем в “Матросскую тишину”. Тут же надевают наручники на меня. Я еще успел спросить: «А наручники-то зачем?» – «Ну, положено так». И меня увезли. А когда везли, то, видимо, специально подобрали такого парня, который, наверное, мать родную посадит. Я ему говорю: «Слушай, парень, ну я же в форме… Неужели ты меня сейчас отправишь в тюрьму? Дай хоть в гостиницу заехать, там вещи мои остались». А он говорит: «Ничего не знаю». Надо сказать, что на всем протяжении вот этих испытаний… на этой дороге несчастий… я ведь все это для себя проанализировал и пришел к интересным выводам. Ведь я занимал достаточно высокий пост. И казалось бы, что отношение ко мне должно было быть соответствующее, но… ничего подобного! Вот свои же прокурорские работники гадили на каждом шагу. Старались до такой степени дистанцироваться. Не просто показать, что они никак не причастны ко мне, а показать, что они отрицательно относятся ко мне. И каждый из них стремился первым плюнуть в меня, чтобы показать начальнику, что он ко мне никак не относится, что он сам не такой. Мало того, меня закрыли не в обычной камере «Матросской тишины», а в специзоляторе – отдельном корпусе, выделенном на территории «Матросской тишины», где содержатся лица, которые представляют какую-то особую опасность или которые проходят по серьезным государственным преступлениям. В камере народу было немного. Помимо меня еще два полковника и два генерала. Сотрудники ФСБ ко мне беспрерывно приходили, говорили: «Расскажи про того, расскажи про этого нам». Потому что уровень общения у меня на воле был своеобразный. Ну а раз не рассказываешь, то… мне запретили переписку, ни одной посылки в течение полутора лет не разрешили получить, жене не разрешили ни одного свидания.

– Но это формально чем-то обосновывалось, какими-то правилами в рамках законодательной базы?

– Да какие там законы? Я вам скажу, что я общался, когда работал, с представителями Генеральной прокуратуры – вот такой уровень общения у меня был. И когда уже дело возбудили против меня, то я прекрасно осознавал, что писать жалобы, допустим, на неправомерное поведение следователя бесполезно. Я сам работал в этой системе, причем не просто в правоохранительных органах, а в прокуратуре, которая осуществляла надзор за соблюдением прав и свобод граждан. И я знал, конечно, как на самом деле осуществлялся такой надзор.

– Значит, еще по вольной жизни вы иллюзий не строили и видели, что в этой системе не все так безоблачно?

– Если говорить совершенно откровенно, то ведь меня-то все это не касалось. Я причислял себя к людям, с которыми никогда ничего не случится. Оказалось, ничего подобного! И когда оно случилось, я долго не мог поверить, что это случилось. Не мог осознать, осмыслить. Но сегодня я в чем-то даже благодарен тюрьме за то, что она предоставляет человеку возможность увидеть себя со стороны. А разглядел я себя со стороны, конечно, не на следующий день, как меня арестовали, а уже когда шел первый процесс. Приехал представитель Генеральной прокуратуры к процессу, сидит в качестве государственного обвинителя, я – в клетке. И вот идет процесс. Естественно, что много репортеров, каждый день все это транслировалось по местному телевидению…

– Где проходил процесс?

– В Екатеринбурге. Потому что суд обычно проходит по месту совершения преступления. А в «Матросской тишине» меня держали, пока шло следствие, чтобы я никак не мог воздействовать на ход дела. То есть держали в Москве на всякий случай, за тысячи километров. И вот меня привезли в Екатеринбург. Идет судебный процесс. Я смотрю на государственного обвинителя и ловлю себя на мысли, что его вопросы какие-то несерьезные. Я отчетливо вижу, вернее, догадываюсь, что с уголовным делом он наверняка не знаком, если и посмотрел его, то в спешке. Я понимаю, что этого человека на скорую руку выбрали, в пожарном порядке отправили из Москвы в командировку в какой-то Екатеринбург, он приехал к началу заседания, не успел подготовиться… Ну, такое бывает, это даже нормально. И вот в этот самый момент, глядя на него, я словно бы посмотрел в зеркало и увидел, что он, государственный обвинитель – это фактически я вчера. Я сам был таким же! Это мои слова, мои общие фразы, мои «объективные» выводы, в конце концов, это моя неподготовленность к процессу. Представляете?! Я точно так же вел себя на тех процессах, когда сам кого-то обвинял. Так какие же претензии могли у меня быть теперь к этому человеку? Хотя сначала была такая обида, я сидел в зале суда и обреченно думал: «Ну почему же ты, представитель власти, не хочешь разобраться в моем деле? Что тебе мешает? Ты же не следователь, а представитель прокуратуры. Ты видишь, что дело откровенно сфальсифицировано, что свидетелей запугивают, что здесь стоят фээсбэшники, они от свидетелей ни на шаг не отходят. Они все трясутся, перепуганы, эти свидетели. Они не могут ничего сказать. Но ты-то, представитель Генеральной прокуратуры, все это видишь. Почему же ты не хочешь отреагировать?» Так я мысленно обращался к государственному обвинителю, причем не просто должностному лицу, а к человеку, который просто обязан следить за законностью, правильностью ведения следствия. А потом думаю: «Ну что я от него хочу? Я сам был точно такой же». И я сейчас отдаю отчет в том, что вам говорю: в свое время я тоже закрывал глаза на очевидные нарушения в ходе судебных разбирательств. Изучал уголовные дела по верхам…