Валентин Фалин - Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Во время работы над этой книгой я получил от Маттиаса Руста письмо и эссе «Мысли, касающие­ся моего ареста». Процитирую с разрешения моего корреспондента несколько наиболее значительных положений.

«Арест произошел почти сам собой. Словно из ничего рядом со мной у самолета возникли трое мужчин различного возраста.

Самый молодой представился как переводчик, кто были двое других, мне не суждено было уз­нать...

Несмотря на в высшей степени гнетущую ситуа­цию, атмосфера выглядела необычно разряженной. Официальные представители, казалось, подступа­лись к делу без предвзятости...

Я даже во сне не мог себе представить, что со­ветские [люди] бывают такими открытыми. Меня это приятно удивило и одновременно наполнило таким благодушным настроением, что я не понял (когда занял место в автомашине), что находился на пути в тюрьму», — пишет М. Руст. И продол­жает:

«Также по прибытии в отделение милиции я встретил только симпатию, ни следа ненависти или неприязни, никто не показал себя оскорбленным или обиженным моим противозаконным вторже­нием.

Все оставляло почти нереалистическое впечатле­ние, как совершавшееся, можно сказать, в каком-то другом мире. В свете конфронтации Восток —

Запад, на всем оставлявшей отпечаток, подобная встреча должна была бы протекать враждебней, по крайней мере, холодней».

Понадобилось три недели, отмечает М. Руст, чтобы КГБ поверил в мирные мотивы действий пилота. 24 июня 1987 года следователи известили М. Руста о том, что в его «показаниях не обнару­жено противоречий» и отпали «основания предпо­лагать, что полет был совершен с провокационны­ми намерениями, не говоря уже о том, что за ним кроются заговорщики». Начальник следственного изолятора сказал вечером того же дня Русту, что видит в нем «друга СССР».

«Вывод: следственные работники КГБ с самого начала были дружественно настроены ко мне, они не сделали ничего, что в тех условиях могло обер­нуться мне во вред; совсем наоборот, они посто­янно прилагали усилия к тому, чтобы поддержать меня, и искренне разделяли мое возмущение пуб­ликациями в прессе западноевропейских стран и прежде всего в Федеративной Республике, от ко­торых волосы вставали дыбом».

«Я убежден, — заключает М. Руст, — что, если бы этим «чистым делом» не злоупотребили в поли­тических целях, оно вполне могло бы послужить на пользу реформам в Советском Союзе» [19] Полный текст «Мыслей...» дается в приложении 14. .

Мне, в сущности, нечего добавить к «Мыслям...» М. Руста. Если и когда мою записку М. Горбачеву выпустят на свободу, каждый любознательный смо­жет установить, сколь близким был ход рассужде­ний, а также итоговых оценок, у меня и следовате­лей КГБ. Работники госбезопасности упустили по­интересоваться, чего от них ждет высшее началь­ство, каков заказ, и сочли правильным действовать по совести. Как-никак «социализм с человеческим лицом» был на дворе. Но им и заодно мне показа­ли, что в политике человечность — это товар, а не принцип, не жизненная позиция.

432 дня было отмерено М. Русту пользоваться русским гостеприимством с поправкой на обсто­ятельства. Сравнительно скорое его освобождение прошло у нас совсем незаметно. Хроникеры ску­пыми словами подали эту весть. От былых раска­тов не осталось даже эха. «Дело Руста» свое назна­чение исполнило. Человек Руст стал в дворцовом раскладе лишним. Можно было переходить к дру­гим задачам. На Олимпе нет вечных друзей и веч­ных врагов, там хозяин интерес — величина кап­ризная и переменчивая.

В вводном слове я обещал рассказать, как скла­дывались события в связи с моим обращением к М. Горбачеву в канун тысячелетнего юбилея вве­дения христианства на Руси.

Времени на подготовку к знаменательной дате оставалось в обрез. Окольными путями ко мне сте­кались известия самые что ни на есть насторажи­вающие. Элементарные пожелания и просьбы церк­ви встречали афронт. Вместо празднования тысяче­летия как общенационального юбилея назревало закручивание «антиклерикальных» гаек. Понять узколобое сектантство бюрократов в аппарате ЦК я не мог, принять его не захотел.

Не воспользоваться тут уж в самом прямом смысле Богом данным шансом, чтобы привести в норму отношения между церковью и государством, глупо и безответственно. Отгородиться от торжеств, которые по зову сердца и в память о предках собе­рут миллионы людей по всей стране, — это оскор­блять свое прошлое, открещиваться от корней своих, ничему не научиться. Цари не ладили с цер­ковью: никак не могли поделить власть. А Петр I вообще прослыл у клерикалов за антихриста. Цер­ковь враждовала с Львом Толстым и Лениным. Так было. Коса не раз находила на камень, и от раздо­ров достатка нации не прибавлялось, чаще внакла­де оставались все. Когда-то же надо было извлекать уроки. Или выжидать будем пришествия следующе­го столетия или даже тысячелетия?