Валентин Фалин - Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

В 1982 году КГБ располагал особо важными ма­териалами по Катыни, ставившими, по-видимому, необходимые точки над «и». Я решил перепрове­рить, не дополнился ли гриф на досье «Вскрытию не подлежит» еще более грозным «Перед прочтени­ем сжечь». Бумаги, как и люди, которых они каса­ются, тоже имеют сложные судьбы.

Случай подвернулся примерно через месяц. В пе­рерыве в работе пленума ЦК КПСС я рассказал В. Крючкову о мытарствах, связанных с построением такого ряда индиций, против которого М. Гор­бачеву не оставалось ничего возразить. В Комитете госбезопасности между тем хранилось в свое вре­мя досье, доступ к которому был накрепко закрыт.

Стоявший на нем гриф «Вскрытию не подлежит» встречался редко — только тогда, когда укрыва­лось нечто сверхважное. Председатель КГБ заме­тил, что досье по-прежнему находится в комитете и «там есть все».

Уточняю: находится ли в досье приказ, во испол­нение которого стряслось непоправимое? «И при­каз сохранился. Нам не остается ничего другого, как каяться», — ответил В. Крючков.

Не позже чем через день-два мы с А. Яковле­вым были на докладе у М. Горбачева, и, как пред­варительно условились, под занавес я информиро­вал генсека о том, что КГБ располагает оригинала­ми документов, позволяющих восстановить полную картину уничтожения в 1940 году польских офице­ров в Катыни, под Бологое и Харьковом. И что, следовательно, назревает дополнительное сообще­ние для поляков.

«Мне В. Крючков ни о чем таком не говорил», — сухо возразил М. Горбачев. Памятуя историю с секретными протоколами, я решил перепроверить у В. Крючкова, неужто генеральный в неведении на­счет катынского досье. Шеф КГБ ответил вопросом на вопрос: «О каких документах вы ведете речь? По- видимому, мы неверно поняли друг друга».

Круг замкнулся. Руководителю службы безопас­ности запечатали уста: не выдавай тайны кому не положено. Определять, кто и что должен знать, — это прерогатива властителя.

Благодаря В. Болдину мы хоть и с запозданием, но все же узнали, что М. Горбачев документы из КГБ получил и читал. Легенда, будто досье попало к президенту СССР перед сдачей им трона Б. Ельци­ну, недостоверна. Вероятность того, что Горбачев не удовлетворил свое любопытство вслед за состояв­шимся у него объяснением с В. Крючковым, равна нулю. Он не был бы Горбачевым, поступи иначе.

Что же побуждает бывшего генерального секре­таря и президента СССР продолжать лукавить? Не­ужели поныне он выводит какие-то плюсы для себя из пробелов в просвещении, за которые вроде бы и не в ответе? Или М. Горбачев должен быть отнесен к тому сорту людей, глаза которых, пословице во­преки, не есть зеркало души? В обыденной жиз­ни подобные персонажи неудобны. В политике они опасны, особенно когда силой обстоятельств узур­пируют власть.

На время М. Горбачева пришлось сочетание бу­кета неблагоприятных факторов — политического, военного, технологического, социально-экономи­ческого, национального плана. Справиться с ситу­ацией подобной сложности никому в одиночку не под силу, будь государственный деятель хоть триж­ды гениальным. Сохранив и усугубив авторитарный режим, замкнув все на себя, на свое субъективное понимание рамок верного и разумного, пределов выносливости системы, на свои представления о соотношении политики и морали, слова и дела, целого и частного, М. Горбачев подсек дававший­ся стране шанс на регенерацию, на превращение Советского Союза в эффективно функционирую­щую современную федерацию.

Кризис личности в условиях единовластия неиз­бежно потянул за собой кризис системы и государ- ;тва, политический распад личности провоцировал эаспад СССР. Неумение переустроить себя, свои взгляды на власть как вседозволенность и бесконт­рольность было приговором конструктивным зада­чам перестройки до того, как она фактически стар­товала.

Секретные протоколы и Катынь — типичные примеры подходов М. Горбачева к неуютным или психологически трудным проблемам. Типичные, но не единственные. Он не захотел вникнуть в ре­комендации и покаяться во время своего визита в Чехословакию за распятие пражской весны. С гро­мадным трудом удалось склонить его к передаче венграм материалов, в какой-то мере высвечивав­ших подоплеку событий 1956 года и личность Имре Надя. И то все делалось выборочно, не знаю — на пользу или во вред. М. Горбачев оказался невос­приимчив к соображениям, которые не требовали от нас никаких жертв и лишь запоздало воздава­ли должное вкладу Югославии в борьбу с наци­стской агрессией, позволяли поднять на ступень выше сотрудничество, скажем, с Финляндией или Монголией.