Валентин Фалин - Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Город и деревню развели по разным социальным полюсам. Был взломан классовый фундамент Ок­тябрьской революции. Из союзников и выразителей родственных интересов рабочие и крестьяне пре­вратились в антагонистов. В отсутствие нормальных стимулов для производительного труда система дер­жалась на плаву внеэкономическим принуждением, взнуздывалась репрессиями, умыкалась пьянством.

Нет, не случайно отмене нэпа сопутствовала от­мена также «сухого закона», введенного Нико­лаем II с началом Первой мировой войны. Этот закон, устоявший в годы гражданской войны и борьбы с иностранной интервенцией, пал по ини­циативе Сталина, который бил дуплетом по двум целям: пьянство гасило политическую активность и пополняло казну шальными рублями. Доста­точно заметить, что до 1941 года добытыми через спаивание населения деньгами покрывались стро­ительство советских вооруженных сил и их осна­щение военной техникой. Вся доходная часть го­сударственного бюджета формировалась в это время из поступлений (налог с оборота) от реализации, помимо алкоголя, спичек, табака, текстиля, обу­ви и нефтепродуктов.

Тогда же Сталин отменил практиковавшийся до 1929—1930 годов фактически свободный выезд со­ветских граждан за рубеж.

Стоит упомянуть еще одно. Расправляясь с кон­курентами, в том числе потенциальными, Сталин без зазрения заимствовал их «теории» и подсказки. Троцкий, например, ратовал за превращение стра­ны в сплошной концентрационный лагерь, а рабо­чих и крестьян предлагал перевести на положение мобилизованных солдат, из которых создавались бы трудовые части и армии. Не далеко от него отстоял Бухарин, правда, больше в прикидках аграрной по­литики.

«Дорабатывая» подобные идеи, Сталин повел дело к модификации компартии в орден меченос­цев внутри государства, который под руководст­вом великого магистра направлял и одухотвор'ял бы его жизнедеятельность. Он требовал сделать партию высеченным из одного куска монолитом, а всем прочим государственным и общественным институтам — Советам, профсоюзам, комсомолу и тому подобному — отвести роль «приводных рем­ней», при помощи которых компартия передает свою волю рабочему классу, превращая его из рас­пыленной массы в сплоченную армию партии.

При чтении научных журналов и сборников мне встретилось несколько публикаций советских и за­рубежных исследователей, которые прослеживали, откуда черпалось злодейское вдохновение Стали­ным. Вот повод для освежения темы десталиниза­ции и дополнительный аргумент в пользу ее не показного проведения, подумал я. Показываю ма­териалы А.Н. Яковлеву. Он пробежал глазами при­несенные ксерокопии, что-то пролистал и с на­жимом произнес: в общем знакомо. «Но если, — продолжил А.Н. Яковлев, — кто-то попытается вы­страивать параллели между перестройкой и пасса­жами из Троцкого или Бухарина, это не должно, полагает М.С. Горбачев, смущать или останавли­вать».

Я ему про Ерему, а А.Н. Яковлев мне по Фому. Я ему о генезисе сталинизма в экономике, не ведая которого до корней, что надо выкорчевать, не до­копаться и не избавить систему от внеэкономичес­кого принуждения, вознесенного Сталиным на щит и поразившего все поры советского быта. А Алек­сандр Яковлев делает вид, что не понимает смысла моих экскурсов в прошлое.

Если верить его новейшим публикациям, пере­стройку А. Яковлев принял не как возможность устроить системе капитальный ремонт с устране­нием всего чужеродного, наносного, не оправдав­шего себя, но как рычаг для расшатывания и сло­ма того, что не укладывается в «естественное», как он находит, русло развития. Какой прок мог по­лучиться от «нового политического мышления», от перестройки в целом, ежели политики, ставшие к рулю, думали — примем их нынешние открове­ния всерьез — противоположное тому, что веща­ли во всеуслышание?

Лучше поздно, чем никогда, утешают себя люди, и не только на Руси. Постфактум мы узнаем, кем и какие приворотные зелья варились на кремлевской кухне при М. Горбачеве, и должны, похоже, апло­дировать за приобщение к тайнам оболванивания. Еще бы, дарится привилегия помереть просветлен­ными, не какими-то заскорузлыми дураками.

Экономика, приведение ее в разумный порядок должны были составить сердцевину и становой хре­бет перестройки. На экономическом поле прежде всего проходили проверку сыпавшиеся, словно из рога изобилия, обещания поставить человека и его нужды в центр реформ. Нельзя утверждать, что эко­номические проблемы перестройки ускользали за горизонт М. Горбачева. Формально никто из генсекретарей до него не преуспел больше по числу дискуссий, иногда бурных и не чрезмерно начетни­ческих. И по кипе выпущенных бумаг, в которых на кондовом жаргоне расписывалось, куда грести дальше то кооперации, то крестьянину, то внешней торговле, то Госплану, он может потягаться с ины­ми предшественниками.