Хотя совершенно очевидно, что слова «да прилепится муж к жене и будут два в плоть едину» обнимают именно реальную липкость полов и не имеют вовсе в виду номинализм «слово-глаголания», — однако все каноническое законодательство; все нами содержимые религиозные учения облепили именно «слово-глаголание», не пророняя никакого луча в самую вещь брака, реальный ритм пола. И это умолчание, которое так легко было принять за отрицание (вульгарно и ложно постигаемый аскетизм), при замолкших инстинктах и породило факт сперва физиологического воззрения на пол, и потом тотчас вслед за этим пассивного «несения» непонятно почему «вечной» и «неразрушимой» семьи как некоего жизненного «креста». «Ношу» все и снимают во «второй» и «третьей» семье. Мы боимся, что мысль наша все-таки темна: мы усиливаемся сказать, что нет среди веруемых нами учений такого, которое обвеяло бы мыслью и радостью и существо пола; дало бы понимание его, благословение ему, благословение именно его реальным секундам и точкам. Без этого же, как эмпирический факт, он естественно засорился в веках, пошел в «терний», произрастил из себя «волчец» и всякую «ненужную траву» — именно тот каждому из нас постылый брак, типично пассивную семью, без игры солнечных лучей в ней, без солнечных молитв, здесь льющихся. Все наши религиозные представления со времени работ александрийских неоплатоников (знаменитейший из них, Плотин, «стыдился», «отрицал» свое тело, даже до запрещения срисовывать с себя портреты) стали усиленно и подчеркнуто бесполыми; «скорби» падения западного римского мира, так естественно исключающие «брачное торжество», еще усилили это направление. И вся последующая катехизация христианства ушла в разработку «предвечного слова» — только «логоса», но не того «бара» — «сотворил», которое стоит первою строкою в Библии, и не во-«площения», которое составляет первый глагол Евангелия. Ни Вифлеем, ни «бара» не получили для себя соответствующего катехизиса. Удивляться ли, что «пол», усиленно и подчеркнуто исключенный из «дыхания», религии, и не «пронизывается» этим дыханием, т. е. он не высвечивается религиозно, и мы имеем как «пассивную» семью, с одной стороны, так, с другой, и брак лишь номинально-религиозный (в секунду венчания, а не в течении своем).
Но будем еще наблюдать и собирать факты, где отражается печальный дефект самих доктрин. Во «второй», в «третьей» семье муж нежен; он не лукавит; он заботлив — по крайней мере относительно, насколько способен. Вот на что следует обратить внимание. Т. е. через посредство «второй» и «третьей» семьи он восстановляет настоящие черты брака, потерянные дома; и ясно, что ни второй, ни третьей семьи не было бы у него, если бы первая семья сохраняла в себе черты брака, т. е. на тридцатом году совместной жизни она была активна, как и на тридцатой неделе. Вот что потеряно, вот что лежит в основе всего. Муж ли, жена ли от тускнеющего в годах номинализма и фикций брака — иначе как номинально и фиктивно и не существующего у нас — вечно уходят в реальное его существо, «в тайну», «в любовь», «в нежность», «в заботу», «в правду» — где-нибудь на стороне. Тут «сторона» —
— вовсе не значаща в себе: она в себе не несет никакой силы, прибавим — никакой лжи; первая ложь и всякая сила почила в первой семье, оставленной, — именно в отрицательных ее чертах, быстром в ней исчезновении реального существа брака, при сохранении его скорлупы и имени.
Счастливых семей, т. е. верных подлинно, в сердце, — еще гораздо менее, чем думают. Буквально это есть редчайшие исключения; но они есть, и, присматриваясь там и здесь, сейчас можно узнать такую семью. Это- оазис, заброшенное живое зерно среди мертвой (в сущности) ткани брака: она никуда не спешит, ни к кому не «собирается» и к себе никого не «ждет». В ней есть какой-то свой собственный свет, тепло, поэзия. Часто это бывают молчаливые семьи, т. е. все шумливое или, по крайней мере, все суетливое исключено из них: их члены «копаются» друг около друга, т. е. заняты каждый своим делом, но «около» друг друга, непременно в физическом почти касании. Сбиты в «кучку»; и свет, и теплота здесь бесспорно «животного», т. е. «живого», характера: это даже заметно по неубранности, всегдашнему отсутствию «парадности» в таких «животно-теплых» семьях. Долго и внимательно изучая их психический склад, всегда можно заметить, что — опять в инстинктах ли, догадках или в какой-то теплой атмосфере дыхания, — но у них «религиозность» и «святость» брака продвинута несколько дальше, чем обыкновенно, и несколько вглубь, т. е. хотя чуть-чуть, но у них значение брака отошло от исключительно и строго номиналистического его понимания, продвинулось в глубь самого предмета. Например, у них заметно религиозное чувство детей — религиозное чувство самого рождения. Это сказывается в записочке, извещающей о «прибавлении семейства», в способе приглашения на «крестины», неуловимо — но скажется какой-то торжественностью во всем этом, вовсе отсутствующей в пассивных семьях, где рождение почти также скрывается, оно составляет такую же «неловкость», как и венчание. Мы нашли узел разграничения: пассивные семьи как-то стыдятся реально-«животного;» в браке, активные как-то сорадуются ему и почти выпячивают его наружу. За этим все остальное в тех и других — общее.
Читать дальше