Евгений Додолев - Неистовый Лимонов. Большой поход на Кремль

И когда бесшабашный и подонковатый кинокритик «Московского комсомольца» Денис Горелов приносил мне на подпись дерзкий материал, обильно украшенный буквосочетаниями «жопа» и «на ........», я не считал себя вправе сурово цензуировать лихую статью младшего коллеги только лишь на основании лицемерно-мещанских ограничений на употребление данных слов в письменной речи (что величается Кодексом древних журналистских традиций).

Мне, опять же, и в голову не пришло бы винить лидеров «Аквариума»,»Алисы» и «Наутилуса» за рок-проброс матерных ударов. Каприз мироздания. В самом деле, разве есть адекватная замена хлесткого термина, скажем, в программной песне Б. Б. Гребенщикова «Электрический пес»:

А те, что могли быть как сестры,

Красят лаком рабочую плоскость ногтей

И во всем, что движется, видят соперниц,

Хотя уверяют, что видят блядей.

Крепкие слова оттого и величаются таковыми, что эмоционально окрашены более интенсивно, чем — пусть самая блестящая — лекция. У забористой ругани, конечно, не может быть приоритета, но притворяться, что ее и вовсе не существует, — нонсенс.

Время диктует свои неприятные условия.

Еще одна цитата:

«Путеводитель по скабрезным словам в русском, итальянском, французском, немецком, испанском и английском языках» вышел в свет в издательстве «Асис-пресс» под редакцией кандидата филологических наук А. Кохтева. В книгу включено около 300 слов и выражений, которые не принято произносить вслух. Автор-составитель сожалеет, что вульгаризмы и матерщина все больше проникают в устную речь, но тем не менее считает необходимым ознакомить с ними широкого читателя. При этом делаются ссылки на такие авторитеты, как Владимир Даль, Сергей Довлатов и Эдуард Лимонов».

А между прочим, библиотечка вполне респектабельного журнала «Звезда» выпустила в те же годы поэму «Лука Мудищев в XX веке», серия «ХУИ» («Художественно-уникальные издания»). И не менее респектабельные «Московские новости» (№ 4 от 24 января) воспроизводят отрывок из этого произведения. Отмечая, что «мат — наиболее адекватный язык для выражения свихнувшейся реальности». Это — «язык последнего отчаяния и последней надежды».

Не нравится — не ешь. ТВ можно выключить, газету скомкать, телефонную трубку положить — уберечь глаза и уши. Как довольно удачно подмечено (уже помянутым) маститым языковедом:

«То, что произошло на наших глазах, выдало обсценной лексике своего рода вид на жительство в культуре — только и всего. И теперь уже право каждого — каждого писателя, каждого издания, каждого читателя — в индивидуальном порядке выбирать — считает ли он (она, оно, они) для себя лично возможным публично пользоваться этой лексикой или нет.

На то ведь и свобода, чтобы выбирать. Тем ведь и отличается она от тоталитаризма, что обязанность быть, как все, предстает правом каждого быть на других не похожим.

Например, в эпоху, когда единственным гарантом общественного добрословия служит цензурное ведомство, сочинять — как Юз Алешковский — на чистейшем мате чистейшую повесть о чистейшей любви.

Или, тоже например, принципиально не материться, когда, наоборот, все вокруг охулки на язык кладут.

Делайте выбор, господа!»

Грубые обозначения, употребление которых ограничено приличиями (ибо находятся в соприкосновении с табуированными действиями сексуального и туалетного планов), отличаются, напоминаю, большой эмоциональнойнасыщенностью. Что, кстати, и объясняет употребление их в экстремальных ситуациях. Те, кто был в Афгане, подтвердят. Сцена скандала, как правило, строится на грубых выражениях, употребление которых впоследствии оправдывается переживаемым аффектом. Этим же объясняется и бурное негодование (по поводу сквернословия) тех, кто следует этим табу. Или необходимым считает, в силу ситуации, сделать вид, что следует. Ведь абсолютно очевидно, что многие из возмущающихся не отказывают себе в удовольствии называть вещи своими именами в быту.

Помянутой эмоциональной насыщенностью непечатных выражений объясняется и тот факт, что многие безусловно приличные люди под наркозом грязно матерятся! И совершенно ничего впоследствии об этом не помнят, не верят хирургам. А несчастные больные, полностью потерявшие память и переставшие понимать речь, еще долгое время, увы, произносят отвязанные грубости. Которые, похоже, покидают сознание последними. Еще раз: увы!

Ярослав Могутин был не только певцом своего кумира Лимонова, но и отчаянно пиарил его спутниц. Слава интервьюировал как вторую, так и третью супругу Эдуарда.