Евгений Додолев - Неистовый Лимонов. Большой поход на Кремль

Вот это да! Ничего себе: ОНИ ПРОЩАЮТ ЕМУ EГO ФАШИЗМ?! ОНИ НЕ ВЕРЯТ, ЧТО ОН МРАКОБЕС?! И все это — за прекрасную повесть о любви? Если так, то времена круто меняются, и демократы уже не те, что прежде.

С фашизмом, кажется, разобрались. Экстремизм. Качество, характеризующее человека, который бросается из крайности в крайность и не в состоянии (или он этого просто не хочет, ему это противно) придерживаться добропорядочной «золотой середины». Но можно ли назвать Лимонова экстремистом? Да — если иметь в виду эстетический и политический экстремизм, который исповедовали Бакунин и Кропоткин, Константин Леонтьев и Юкио Мишима, Пьер Паоло Пазолини и Жан Жене — те, кого сам Лимонов избрал в число единомышленников (по любопытному стечению обстоятельств четверо последних персонажей этого яркого перечня были гомосексуалистами). Кажущийся экстремизм Лимонова ни в коем случае не удается свести к простому и довольно распространенному желанию «пописать против ветра» (как выразилась М. В. Розанова). И — уж если продолжать эксплуатацию этого термина — лимоновский экстремизм не имеет ничего общего с экстремизмом Жириновского, Васильева или Анпилова.

В общем, и тут Лимонов верен себе: «Хотите считать меня экстремистом, считайте», но уточняет при этом: «Мои эстетические взгляды и пристрастия не изменились за последние четверть века, лишь углубились и уточнились. Если же говорить о моих политических взглядах, то и они мало изменились, скажем, со времен написания «Эдички» («прекрасной повести о любви», за которую благородные еврейские демократы способны простить ему даже фашизм и «мракобесие»!). То есть консерватором (реакционером!) или традиционалистом я был всегда. Это общество московское (не хочу называть его российским) болеет, исповедуя на сегодняшний день радикализм, каковой во всем мире считается правым консерватизмом! Не нужно с больной головы на здоровую, а? Сегодня на фоне всеобщей демократической революционности, когда каждый экс-преподаватель марксизма стал фанатиком демократии, подобные взгляды консервативны. Но это они мечутся между полюсами, я стою тверд как скала. Я последователен!» («МН» — 1.11.1992).

И наконец, обвинения в антисемитизме, вытекающие из «фашизма» и подкрепленные «экстремизмом». Вот, оказывается, каков главный козырь еврейских демократов в борьбе против «лимоновского засилья»! Но не является ли и это плодом больного воображения, симптомом, дающим простор для психоанализа? Лимонов неоднократно подчеркивал, что никогда не был антисемитом. Впрочем, нет — был: когда ухаживал за Леночкой Щаповой, виновницей написания и героиней «Эдички», бывшей замужем за евреем. Антисемитизм был исчерпан, как только Леночка ушла к Эдичке. Достаточно ознакомиться с содержанием лимоновских книг, чтобы понять: его любовь к евреям никогда не знала границ. Вернее, к еврейкам. Тут — целая галерея портретов Эдичкиных возлюбленных, начиная с пышнотелой Анны Моисеевны Рубинштейн, бурный и продолжительный роман с которой подвиг его к написанию «Молодого негодяя», и заканчивая безымянными подругами, которым он спел настоящий гимн в «Дневнике неудачника»: «Ох, еврейские девочки, еврейские девочки. Энергичные и пышнотелые, мягко, по-восточному романтичные, они рано покидают родительский дом. Они отважно выходят в мир, вооруженные диафрагмами, противозачаточными таблетками и книжкой о диетическом питании. Восторженные, носатенькие, поблескивая коричневыми глазками, они первые во всяком движении, то ли это женское освобождение, или социализм, или терроризм. Они первые бегут покупать новую книгу поэта, и вы найдете их обмирающие глаза, если взглянете в зал во время выступления любой рок-группы или исполнения классической музыки. Они учатся балету и фотографии, они самостоятельны и упрямы. Часто действительно развратные и очень сексуальные, они умеют смирять себя ради долга и семьи. Среди них можно найти редкие и тонкие цветы необыкновенной красоты — такие становятся куртизанками и покровительствуют искусствам.

Сколько ни изводили еврейских девочек Освенцимами и прочими сильнодействующими средствами, а они все бегут по улицам городов мирового значения, все глядят на вас влажно из-под руки в автобусе, все дают вам — славянские и других народов юноши — свое тело».

Я, конечно, понимаю, что еврейскую любовь Лимонову это объяснение все равно не принесет, но хоть ненависти поубавит. Лимонов сам, видно, тоже смирился, понял, что насильно мил не будешь, поэтому и констатирует спокойно, без нервов, без комплексов: «Шел мимо я — красная сволочь — кудрявый, длинноволосый, с темной кожей и черными мыслями. Э. Лимонов — человек из России. И что удивительно — талантливый нееврей».