Лев Вершинин - Россия, которую мы догоняем

Вот в такой ситуации и двинулся из Франции к берегам Святой земли десантно-транспортный корабль «Альталена», списанный по старости из Royal Navy, купленный по случаю «Иргуном» и под завязку загруженный оружием. Все это было куплено еще в мае, так что никаких нарушений не было, и Бегин тогда же сообщил властям, что «игрушки закуплены для всех». А «игрушек» было весьма солидно: 5000 винтовок, 4 млн. патронов, 300 автоматов, 150 минометов, 5 БТР, тысячи авиабомб, да еще и более девяти сотен волонтеров «Иргуна» на борту. Правда, по ряду причин судно отплыло позже, в связи с чем выглядело уже как контрабанда, но кому надо, были в курсе, и Бен-Гурион даже отдал подробные распоряжения о встрече и разгрузке. Везти прямо в Тель-Авив было нельзя (перемирие же!), поэтому власти приказали разгружать в безлюдном месте, а вот по поводу дележа возникли разногласия. Власти не возражали против передачи 20 % груза «иерусалимским» батальонам «Иргуна», но в вопрос о распределении обновок в ЦАХАЛе требовали не вмешиваться. Типа, армия — это дело государства, а не общественной организации. Что, в общем, не вызывало бы сомнений, не знай Бегин из писем своих бойцов, что на фронте части, сформированные «иргуновцами», снабжаются по остаточному принципу даже питанием. Власть, пусть уже сто раз государственная, продолжала ощущать себя в первую очередь партией, а потому прежде всего снабжала всем, что Господь пошлет, свои «ударные роты». На взгляд любого нормального человека, это ни в какие ворота не лезло. Как писал в своем дневнике Бегин, вопрос об оружии стал для него вопросом чести: он не мог допустить, чтобы «его храбрые мальчики» шли в бой с голыми руками или всяким старьем, прокладывая дорогу «правильно ориентированным» товарищам. По этому поводу переговоры шли несколько дней подряд, и в конце концов более или менее устраивающий всех вариант был найден. Правда, в свете всего, случившегося вскоре, возникла официальная версия, согласно которой власти разгрузку оружия запретили.

На этом тупо стояли десятилетиями, пока, спустя много лет, когда уже все стало историей, не начали просачиваться сведения о том, что все было таки согласовано, причем Бегин пошел на все условия властей. «Мы пришли к пониманию и соглашению, — вспоминал руководитель операции, а позже известный историк Шмуэль Кац, — но я, правда, не уверен, что оно вообще было подписано». В общем, по понятиям ишува, в подписаниях и не было нужды: все всех знали, а дело все равно было неофициальное. При этом разгрузка судна, по предложению представителя правительства, поручалась самим же «иргуновцам», и это, по мнению Ури Мильштейна, было ловушкой, подготовленной некоторыми министрами-социалистами. Сразу после переговоров Бен-Гуриону был представлен доклад о том, что Бегин собирается создать «армию в армии» и устроить «фашистский переворот». Ничего абсурднее представить было невозможно. «Они просто обманули Бегина, а затем еще и утверждали, что никакого соглашения не было, — пишет тот же Шмуэль Кац. — Они придумали и распространили фантастическую версию о том, что ЭЦЕЛ намеревался привезти в Израиль бойцов и оружие для захвата власти». Так оно, судя по всем дальнейшему, и было, но Бен-Гурион, подозрительный и нетерпимый к инакомыслящим, охотно поверил, поскольку ему очень не нравился факт пополнения «Иргуна» тысячью новых бойцов, а раз повод растоптать опасных оппонентов был налицо, правда не была приоритетом. Тем более что доказательств наличия договоренности не было (многие исследователи считают поведение Бегина в этом случае «преступным идеализмом», что, в общем, верно — ему, по идее, следовало бы, как минимум, переговорить с самим Бен-Гурионом). В результате правительство официально заявило, что «Иргун» незаконно везет в страну оружие и нарушает мораторий. Это была дикая подстава, и власти сами себя заводили: по мнению Бернарда Авишаи, страх перед путчем был «истеричным», учитывая несоразмерность сил отрядов «экстремистов» и правительства.

Теперь согласованная выгрузка выглядела как «дезертирство». Люди работали, ни о чем не подозревая, а инициаторы интриги уже вовсю накручивали Бен-Гуриона, требуя срочно арестовать Бегина и распустить «Иргун». Знал ли сам премьер, что его держат за болвана, неведомо по сей день, но что он был в истерике, очевидно, и все его речи в этот день были выдержаны строго в тоне «Или мы, или они». Для конфискации оружия был срочно вызван с фронта батальон майора Даяна, укомплектованный молодежью из самых левых кибуцев, и как только он прибыл на место, командующий зоны, в которой происходила разгрузка, объявил «ревизионистам» ультиматум: сдать оружие «в течение 10 минут». Срок явно нереальный, — по признанию самого автора приказа, он был дан специально, чтобы «не дать командующему “Иргун” времени для долгих размышлений и получить преимущество внезапности», — и в итоге был таки открыт огонь. Шесть «иргуновцев» были убиты мгновенно, остальные залегли и, отстреливаясь, убили двух бойцов Даяна (сам он доказывал, что его бойцы огня не открывали, но свидетелей обратного было слишком много). Позже стало известно, что в это же время в разных местах страны прошли стычки между «иргуновцами», устремившимися на помощь Бегину, и отрядами, имевшими задачу не пропускать. Огонь по «дезертирам» открывали без предупреждения, несколько «иргуновцев» были убиты. Тем временем у места выгрузки появился канадский эсминец (как бы случайно) и обстрелял «нарушителей моратория». На борту появились убитые, и Бегин, — он уже поднялся на борт, — приказал идти в Тель-Авив, надеясь, что на виду у множества людей власти постесняются продолжать в том же духе. Одновременно он выпустил собственный манифест, выражавший полную лояльность правительству и полное же непонимание происходящего, прося о диалоге. Его, однако, никто не собирался слушать.