Аркадий Бабченко - Алхан-Юрт

Пехота всё больше распалялась.

Кто-то уже бил с колена, кто-то лупил по соседним домам. Ими овладело особое опьяняющее чувство, какое бывает только в заведомо удачном бою, при явном преимуществе. Чехи полоснули очередью и ушли. Страха нет, он проходит, и ты чувствуешь свою силу, превосходство над врагом. Это опьяняет, порождает возбуждение и весёлую холодную злобу, желание мстить за свою боязнь до последнего, не думая, поливая направо и налево.

Ситников схватил «муху», встал на одно колено и выстрелил по окну. Граната огненной точкой вошла в проём и сильно рванула в закрытом помещении, осветив дом молнией вспышки. На улицу выбросило мусор, вывалил клуб серого дыма.

Выстрелом Артёма оглушило. Ситников, стреляя, неудачно развернул «муху», и струя выхлопа ударила Артёма по уху. В голове зазвенело, ничего не стало слышно. Он скатился с насыпи, зажав двумя пальцами нос, начал продувать уши, сглатывать.

Кто-то потряс его за плечо:

– Контузило? – Голос слышался еле-еле, хотя спрашивающий вроде бы кричал.

– Не, глушануло нёмного! Сейчас пройдёт, – заорал в ответ Артём. Его удивил собственный голос – глухой, как в бочке, и слышимый не внутренним ухом, а снаружи. Он снова продул уши, потряс головой. Звон немного поутих, но тугая, мешающая соображать вата в мозгах осталась.

Рядом оказался комбат. Он лежал на насыпи и с остервенением бил по селу, тщательно прицеливаясь и что-то приговаривая. Артём подполз к нему, лёг рядом, попытался рассмотреть, в кого он там целится. Ничего не увидев, кроме всё тех же пустых домов, стал стрелять в том же направлении.

Заметив Артёма, комбат оторвался от автомата, толкнул его локтем:

– Ну-ка, вызови мне броню.

– Что?

– Броню вызови, глупый хер!

Артём перевернулся на спину, включил рацию. Оба бэтэра ответили сразу:

– «Пионер», это «Броня 185», на приёме.

– «Пионер», я «182-й», приём.

– Товарищ майор, «Броня». – Артём протянул комбату наушники и ларингофон.

– «Броня», «Броня», это главный. – Комбат прижал один наушник к уху. – Значит, так. Простреляете село. Первыми – дома перед нами. И чуть влево возьмите, вон туда, где кирпичный особняк. – Комбат показал рукой на стоявший в отдалении дом, как будто в бэтэрах его могли видеть. – Затем выдвигайтесь, прикроете нас бронёй. Начинаем отходить. Всё, приступили!

Он вернул Артёму наушники, приказал:

– Передай по цепочке: начинаем отход. Короткими перебежками – один бежит, остальные прикрывают. И Ситникова приведи ко мне.

Ситников лежал метрах в десяти правее. Артём пополз к нему, по дороге дёрнув двоих солдат за штанины: «Отходим».

– Товарищ майор, к комбату! Отходим. – Затем, повернувшись к лежавшему рядом пулемётчику, уткнувшемуся лицом в землю, проорал и ему: – Отходим! Перебежками по одному! Передай по цепочке! Слышишь!

Пулемётчик поднял голову, посмотрел на него меланхолично и опять уткнулся в землю. Его ПКМ молча стоял рядом, за всё это время он, видимо, ни разу не выстрелил. «Заклинило башню у парня», – подумал Артём и затряс его:

– Эй, ты, чего не стреляешь, а? Слышишь меня? Чего не стреляешь, говорю? Ранило, что ли?

Пулемётчик снова поднял голову, глянул на Артёма безразличными ко всему, пустыми глазами. «Нет, не ранило, – понял Артём. Ему был знаком этот тупой, безразличный взгляд. – Сломался, не выдержал болота». Такое бывает. Вроде только что нормальный был парень, а смотришь – уже еле ноги передвигает, двигается как сомнамбула, наклонив голову, будто нет сил держать её прямо, из носу свисает сопля. Сломала такого война. И очень быстро – за день-два – человек опускается, ничему не сопротивляется, апатично принимая всё, как есть. Его можно бить, пинать, рвать пассатижами, отрезать пальцы – он всё равно не проснётся, не ускорит темпа, ничего не скажет. Это лечится только сном, отдыхом и жрачкой.

Пулемётчик долго тормозил, потом выдал неуверенно:

– Патронов мало…

Артём вдруг почувствовал бешеную злобу.

– Твою мать, ты чего сюда, воевать приехал или хер в стакане болтать! Очарованный! На хрен ты тут нужен со своим пулемётом! А? Патронов у него мало! Солить их будешь, домой с собой повезёшь? Куда их ещё беречь-то, не видишь, война началась, тормоз хренов! А ну дай сюда!

Перегнувшись через него, Артём схватил пулемёт, воткнул сошки в землю и одной длинной очередью расстрелял по селу пол-ленты. Потом со злостью сунул ПКМ в широкую, но вялую грудь:

– На, держи! Отходи! И хреначь давай вовсю, у тебя ж пулемёт, сила! Так и заткни им глотки к чёртовой матери!