Джулиан Барнс - За окном

Итак, что же указывает на «исход» скорби? Возможность сосредоточиться и вернуться к работе; пробуждение интереса к жизни и способности получать от нее удовольствие при осознании того факта, что нынешнее удовольствие несопоставимо с ушедшей радостью. Способность прочно удерживать в памяти утраченную любовь и вспоминать ее без искажений. Способность строить свою жизнь так, чтобы покойный был бы доволен (хотя это щекотливый вопрос: бывает, скорбящие дают себе полную свободу действий). А что потом? Обретение некой формы самодостаточности, чуждой безучастности и равнодушия? Или создание новых отношений, которые либо вытеснят собой прежние, либо, вполне возможно, будут черпать в них силу?

Существует еще одна удивительная параллель между этими двумя книгами — «Год магического мышления» и «История вдовы». К моменту выхода в свет многим читателям стали известны важные подробности, не отраженные в текстах. В случае Джоан Дидион это смерть ее дочери Куинтаны (в следующем издании книги об этом уже было сказано); в случае Джойс Кэрол Оутс — ее вступление в брак с неким нейробиологом, чье существование стыдливо упомянуто на последней странице. Вы можете возразить, что те, кто пишет о скорби, устанавливают, не в пример многим другим, собственные литературные рамки, и тем не менее в случае Дж. К. Оутс в такой недомолвке сквозит некая грусть. Писательница рассказывает о тех двенадцати месяцах, отсчет которым ведется с 18 февраля 2008 года; по ее собственному свидетельству (в интервью газете «Таймс»), она познакомилась со своим вторым мужем в августе 2008-го, в сентябре они стали совершать пешие прогулки и походы, а в марте 2009-го поженились. Если Дидион поставила «вопрос о жалости к себе» в первых строках книги, то Оутс сходным образом затронула ту же сложную материю в главе, названной «Табу»:

Это запретная тема. Как живые предают мертвых. Мы, живые, то есть пережившие утрату, понимаем, что наша вина — это и есть наша связь с мертвыми. Мы постоянно слышим, как они окликают нас, и в голосе их нарастает неверие. Ты ведь не забудешь меня, правда? Как же ты можешь забыть? У меня нет никого, кроме тебя.

Однако тема эта заявляется, но тут же отодвигается в сторону; более того, если Оутс и возвращается к мысли о «предательстве» мужа, то делает это в довольно узком контексте, когда раскрывает читателю тайны семьи и воспитания Рэя Смита. Как она сама объясняет, «мемуары бессмысленны, если им недостает честности. Точно так же бессмысленно признание в любви, если ему недостает честности». Заключительная глава ее книги названа «Руководство для вдовы»; приведем ее целиком:

Из всех бесчисленных наследственных обязанностей вдовы лишь одна важна по-настоящему — в годовщину смерти мужа вдова должна про себя сказать: «Я сохранила себя живой».

Но если она при этом добавит «В считаные недели я, наверное, выйду замуж», не изменит ли это природу первого высказывания? Это не морализаторство: Оутс, вполне возможно, цитирует слова Марианны Мур о том, что «лекарство от одиночества — уединение», но множество людей испытывает потребность вступить в брак, а следовательно, в ряде случаев, и в повторный брак. Однако некоторые читатели увидят здесь явное нарушение повествовательного обещания. Разве не был Рэй «первым мужчиной в моей жизни, последним мужчиной, единственным мужчиной»? И как теперь смотреть на сад, который она засадила многолетниками?

Доктор Джонсон писал «Подобающие способы утоления печали», когда еще не овдовел. Это произошло с ним двумя годами позже, в возрасте сорока трех лет. А двадцать восемь лет спустя в утешительном письме доктору Томасу Лоренсу, незадолго до того потерявшему жену, Джонсон напишет:

Кто пережил жену, которую любил много лет, видит себя отрезанным от единственного сознания, разделявшего с ним и надежды, и страхи, и интересы; от единственной спутницы, с которой делил многие радости и невзгоды, рядом с которой мог свободно мыслить, возвращаться к прошлому и заглядывать в будущее. Непрерывность бытия нарушена; привычный ход чувств и действий остановлен, жизнь будет пребывать в неподвижности до тех пор, пока внешние причины не направят ее в новое русло. Но пора неподвижности мучительна.

Джулиан Барнс признан и любим читателями во всем мире. Более того, он обласкан критикой, за ним давно и прочно закрепилась репутация писателя-интеллектуала. Но вот официального признания его достижений до недавнего времени не было — автор знаменитых бестселлеров номинировался на Букеровскую премию трижды и ни разу не становился победителем. Лишь в четвертый раз, в 2011 году, он дошел до финала — роман «Предчувствие конца» получил наконец эту престижную литературную награду. «Я считаю, что моя творческая задача — отражать окружающий мир во всей его правоте и противоречивости», — заявил Барнс. Надо сказать, что ему это удается, причем делает он это неизменно тонко, изобретательно, талантливо.