Эрнст Юнгер - Уход в лес

Подобное, разумеется, возможно и в рамках академической медицины. Каждый, кто лечит, участвует в этом чуде, не важно, делает ли он это при помощи своих аппаратов и методов, или вопреки им, и он многое приобретёт, если осознает это. Механизм можно во всём превзойти, сделать его безвредным или даже полезным, если врач предстанет в своей человеческой сущности. Подобное непосредственное дарение, безусловно, затрудняется бюрократией. Но, в конечном счёте, всегда получается так, что «на том Корабле», или даже на той галере, на которой мы живём, функциональное всегда превозмогается человеком, если даже и не благодаря его доброте, то благодаря его свободе или мужеству принятия на себя непосредственной ответственности. Врач, который даёт больному нечто, не предусмотренное инструкцией, вероятно именно этим и придаёт своим средствам чудодейственную силу. Мы живы благодаря подобным возвышениям над функцией.

Техник считается с одной только выгодой. В больших бухгалтерских книгах всё это выглядит совсем по-другому. Кроется ли подлинная прибыль в этом мире страховых агентств, прививок, педантичной гигиены и повышения среднего возраста жизни? Не стоит об этом спорить, поскольку всё это только формируется, и идеи, на которых всё это основано, ещё не исчерпаны. Корабль продолжит своё плавание, даже если оно ведёт его к катастрофе. Разумеется, катастрофа принесёт с собой страшные жертвы. Когда корабль погибает, его аптечка тонет вместе с ним. И тогда всё зависит от других вещей, например, от того, может ли человек выдержать несколько часов в ледяной воде. Многократно привитая, чистоплотная, приученная к лекарствам команда с высоким средним возрастом жизни имеет меньшие шансы, чем та, которая всего этого лишена. Минимальная смертность в мирные времена не является критерием подлинного здоровья; она может внезапно, в одну ночь, обернуться своей полной противоположностью. Вполне возможно, она сама ещё породит неизвестные доселе эпидемии. Тело народов стало уязвимым для болезней.

Отсюда открывается вид на одну из самых больших угроз нашего времени – перенаселённость, как её, например, изображает в своей книге «Сто миллионов мертвецов» Гастон Бутуль. Гигиена столкнулась с проблемой, как ограничить те массы, появление которых она сама же и сделала возможным. Однако здесь мы уже выходим за рамки темы ухода в Лес. Для того, кто решается на него, не годится воздух теплиц.

Вызывает тревогу тот способ, которым понятия и вещи зачастую внезапно, в одну ночь, меняют свой облик, и приносят совершенно иные плоды, чем ожидалось. Это признак анархии.

Рассмотрим для примера права и свободы одиночки по отношению к властьям. Они определены конституцией. Однако придётся и дальше, и, пожалуй, довольно долгое время считаться с нарушением этих прав, будь то со стороны государства, или партии, завладевшей государством, или со стороны иноземного захватчика, или всего этого сразу. Можно, пожалуй, сказать, что массы, по крайней мере, у нас в стране, пребывают в таком состоянии, что они вряд ли вообще способны замечать нарушения конституции. Там, где это сознание однажды утеряно, его уже искусственно не восстановить.

Нарушение прав может также иметь легальную окраску, если, например, господствующая партия имеет большинство, необходимое для изменения конституции. То, что большинство одновременно может обладать правом и творить несправедливость: подобное противоречие не помещается в простые головы. Уже во время голосования трудно понять, где кончается право, и начинается насилие.

Превышения власти могут постепенно усугубляться, и применяться против определённых групп уже как чистое преступление. Кто мог наблюдать принятие подобных, поддержанных массовым одобрением, документов, тот знает, как мало против этого можно предпринять обычными средствами. Этического самоубийства нельзя требовать ни от кого, особенно если оно предписывается из заграницы.

В Германии открытое сопротивление властям было и остаётся особенно трудным, поскольку ещё со времён легитимной монархии здесь сохранилось благоговение перед государством, что имеет свои преимущества наряду со своей тёмной стороной. И потому отдельному человеку трудно было понять, почему после вступления войск стран-победительниц его привлекали к ответственности за недостаточное сопротивление не только в качестве коллективного обвиняемого, но и индивидуально – например, за то, что он исполнял свои профессиональные обязанности как чиновник или капельмейстер.