Игорь Шумейко - Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России

В старости, диктуя (по настоятельной просьбе баварского короля) книгу «Моя жизнь», Вагнер уделил Бакунину и его революции больше места, чем любому из музыкантов, даже больше, чем всем музыкантам вместе взятым! — подсчитайте, убедитесь. Воспользуйтесь уникальным шансом: взгляните на знаменитейшего революционера — глазами верного его бойца. Итак… Дрезден, 1848 год.

«Заинтересовался я этим необыкновенным человеком уже давно. Меня поразила импозантная внешность этого человека, находившегося в расцвете тридцати летнего возраста. Все в нем было колоссально, все веяло первобытной свежестью. Мои впечатления от него колебались между невольным ужасом и непреодолимой симпатией… (Далее о взглядах и теориях.) Рассчитывал Бакунин на инстинкт преследуемого животного — на ненависть русского мужика к его мучителям-дворянам. В мужике цельнее всего сохранилась незлобливость натуры, удрученной обстоятельствами. Его (будет) легко убедить, что предать огню замки господ со всеми богатствами — дело справедливое и богоугодное. Охватив Россию, пожар перекинется на весь мир… Видимо он (Бакунин) чувствовал себя прекрасно, когда, растянувшись на диване у гостеприимного хозяина, мог диспутировать с людьми различнейших взглядов о задачах революции. В этих спорах он всегда оставался победителем. С радикализмом его аргументов, не останавливавшихся ни перед какими затруднениями, выражаемых притом с необычайной уверенностью, справиться было невозможно. Помню, как один поляк, испуганный его теорией, сказал, что должна же быть хоть какая-нибудь организация, обеспечивающая человеку возможность пользоваться плодами трудов своих. Бакунин ответил: «Тебе придется, стало быть, огородить свое поле и создать полицию для его охраны». Поляк сконфуженно замолчал. Бакунин: «Устроители нового порядка найдутся сами собой — необходимо найти силу, готовую все разрушить. Представим, что весь мир с Петербургом, Парижем, Лондоном, сложен в один костер. Можно ли думать, что люди, зажегшие его, начнут потом строить на его обломках?!»…Тем, кто заявлял о своей готовности пожертвовать собою, он отвечал возражением, производившим сенсацию, что не в тиранах дело, что все зло в благодушных филистерах. Типом такого филистера он представлял себе протестантского пастора. Он не мог допустить, что немецкий пастор в состоянии стать истинным человеком. Он поверил бы этому только если бы тот самолично предал огню все свое поповское достояние, свою жену и детей».

Согласитесь, как все здесь, в записках Рихарда Вагнера — прекрасно и узнаваемо! И диван (привет Обломову!)… и поляк «оконфуженный» — то есть признавший очередную бакунинскую победу в этом споре. И сам уровень этих споров, воспроизведенный с немецкой точностью… Аргумент «полиция» играл роль удара тока в опытах с собаками: «Нельзя!» «Фу!» «Запрет!». Бакунин только сказал: «…полицию ?» — и все, оппонент-поляк капитулировал. И главное, повторю: все это вспоминается — восхищенным адептом, забывшим в тот момент, что кстати, именно в полиции служил его родной отец — Фридрих Вагнер!

Бакунин переехал в Дрезден, только что поучаствовав в «Парижском», а потом и в «Пражском» восстаниях. Известно, что он там был в числе руководителей, еще я могу предположить , что он там все провалил, подвел восставших, но… по Праге у нас нет столь роскошного свидетеля, как по Дрездену.

Настоящая поэма начинается, когда чемпиону в этом «диванном многоспоръе» прямо на блюдечке преподносится готовая «революционная ситуация» . Немецкие вожди были счастливы привлечь к практическому руководству Дрезденским восстанием знаменитейшего революционера Михаила Бакунина. Теперь он мог, подобно чеховским героям («Вся Россия — наш сад!») сказать: «Весь Дрезден — мой диван!».

Еще раз слово Рихарду Вагнеру: «Неожиданно я встретил его. В черном фраке и неизбежною сигарой во рту, он бродил по городу… При коменданте, неспособность которого быстро выяснилась, был образован военный совет из опытных польских офицеров. Бакунин, сам ничего не понимавший в стратегии, не покидал ратуши и Гейбнера, помогая советами и проявляя удивительное хладнокровие. (Забавнейшая, недооцененная деталь. Тут Вагнер, равно как и все последующие историки и апологеты, забывает, что Бакунин — тоже офицер, как минимум — коллега поляков, взятых для военного руководства. — И.Ш.).

…Бакунин предложил снести в подвал ратуши все наличные пороховые запасы и взорвать ее, когда приблизятся войска. Городская управа протестовала. Он, Бакунин, настаивал на необходимости этой меры. Но его перехитрили, удалив из ратуши весь порох…