Вячеслав Костиков - Блеск и нищета номенклатуры

По нормам, действующим в СССР, женщина за смену может поднимать до 7 тонн, тогда как в Англии и Франции — до 700 килограммов. Женщины у нас строят и ремонтируют дороги, ворочают шпалы, кладут кирпичные стены — делают то, чего не увидишь ни в одной цивилизованной стране. Мы пролили реки крокодиловых слез, возмущаясь по поводу положения женщины в буржуазном обществе:

И только теперь, в эпоху гласности, стали говорить о том, что нашу экономику мы в течение десятилетий латали, принося в жертву темпам роста женщину. Наша «котлованная» экономика в значительной степени держится за счет женского труда. Мы оторвали женщин от семьи, от детей, от счастья, бросив их в жерло «трудового фронта». Мы единственная страна в мире, где в хозяйстве больше женщин, чем мужчин — их более половины. Такого взлета «равноправия» не достигла ни одна держава. И при этом 4 миллиона женщин уходят в ночную смену, а еще столько же работают в условиях, не соответствующих никаким нормам охраны труда. Трагическим «общим знаменателем» нашей «экологии труда» является то, что по средней продолжительности жизни мы занимаем 32-е место в мире. Советский рабочий живет в среднем на 6 лет меньше, чем его брат по классу в других развитых странах.

Не в последнюю очередь это результат «алкогольной политики».

Ленин при всех трудностях восстановления разрушенной экономики всеми силами поддерживал трезвость. Испытывая крайнюю стесненность в финансах, первое Советское правительство тем не менее не пожелало прибегнуть к «пьяным деньгам». Отвечая сторонникам казенной продажи водки, обещавшим немедленный приток к казну 250 миллионов золотых рублей в год, старый большевик А. Яковлев написал в 1922 году гневную статью «Это не пройдет». Споры о водке вспыхнули вновь после смерти Ленина. Разрешил их Сталин, решительно высказавшись «за»: «Что лучше, кабала заграничного капитала или введение водки?.. Ясно, что мы остановились на водке, ибо считали и продолжаем считать, что, если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи, — мы пойдем и на это крайнее средство ради интересов нашего дела». К 1929 году, несмотря на протесты Н. К. Крупской, продолжавшей напоминать о нравственных заветах Ленина, стране был спущен план по водке — вначале в 41 миллион ведер, затем добавили еще пять.

Однако «чуточку выпачкаться в грязи» не удалось. Алкогольная зараза, в какой-то степени еще сдерживаемая дисциплинарным страхом при Сталине, приобрела характер настоящей эпидемии при «наследниках». При Хрущеве продажа водки выросла в три раза, при Брежневе — в шесть раз. В 1984 году «душа населения» у нас выпивала 17–18 литров. Нетрудно догадаться, что «среднестатистический трудящийся» за счет непьющих женщин, детей и трезвенников «закладывал за воротник» значительно больше. Случайно ли, что в стране рождается столько больных детей и дебилов?

Впрочем, чтобы в течение нескольких десятков лет рыть по стране тысячи «котлованов», рабочие с традициями Путиловского и Обуховского заводов были и не нужны. Нужны были не сознательные рабочие, а «лимитчики» — люди с ограниченным правом, ограниченной квалификацией, ограниченной нравственной ответственностью.

Демократия и гласность вводят реальную шкалу ценностей, снимая парики с тех, кто десятилетиями рядился в одежды слуг народа. В ходе недавно закончившихся выборов народ ясно заявил, что он не хочет и больше не будет голосовать за «нарисованных людей». И тот факт, что во многих городах и районах страны победу при голосовании одержали рабочие и представители интеллигенции, а не креатуры аппарата, свидетельствует о том, что рабочий класс страны, составлявший большинство избирателей, обретает независимый голос.

По итогам предвыборной кампании «Правда» сетовала, что «на финишной прямой мало осталось рабочих». Однако совершенно справедливо писал по этому поводу в «Литературной газете» московский электрослесарь А. Сперанский: «Обижаться было бы глупо. Стоит задуматься…» «Обнажилась наша беда, которую нечем теперь прикрыть, снижение политического авторитета рабочего человека».

Снижение политического авторитета, о котором размышляет рабочий, — результат долгого господства казенной, показной демократии, бессовестного манипулирования мнением рабочего класса. «Последним доводом, — пишет А. Сперанский, — всегда была фраза „рабочие одобряют“ …Оторвутся на секунду в одном порыве от станков сто миллионов человек, одобрят — и опять работать, работать. Одобряли действия Сталина, Хрущева, Брежнева. И сейчас заверяют, что рабочие двумя руками то за одно, то за другое…»