Валерий Панюшкин - Двенадцать несогласных

После этих двух вопросов телеоператоры побегут еще снимать, как Каспаров возвращается в подъезд, как шагают по снегу его ботинки, как охранник распахивает перед ним дверь и как дверь захлопывается. Потому что телевизионщикам не важно, будет ли в их репортажах какой-то смысл. Им важно, чтобы был «синхрон», то есть речь главного персонажа, чтобы были «перебивки», то есть захлопывающаяся дверь и ботинки, ступающие по снегу, и чтобы был «стэндап», то есть слова самого репортера, стоящего с микрофоном во дворике дома в арбатском переулке, где живет Гарри Каспаров. «Сегодня лидер Объединенного гражданского фронта Гарри Каспаров вышел на свободу. Каспаров провел в заключении пять дней. Он был арестован…» – так станут говорить репортеры каждый в свою телекамеру, но все приблизительно одно и то же и все – на фоне закрытой двери в подъезд, и все – очень энергично, потому что так принято и потому что для каждого репортера «стэндап» – это главное в его репортаже. Репортеры тоже больше всего на свете ценят секунды телевизионного эфира, доставшиеся на их долю.

– Хочешь пройти внутрь? – спросит меня Марина.

Я кивну. Конечно, я хочу пройти внутрь.

Я войду. Со мной в лифте будет подниматься какой-то приветливый человек, охранник, видимо. На лестничной площадке будут дежурить еще двое приветливых людей. В прихожей надо будет снять ботинки и переобуться в тапочки. И по числу ботинок под вешалкой можно будет догадаться, что в гостиной – человек десять.

Квартира Гарри Каспарова окажется комически предсказуемой. В семидесятые годы, если умненький бакинский мальчик Гарри представлял себе, какой у него будет дом в Москве, когда он выбьется в люди, то вот именно такую квартиру он себе и представлял. Мебель с завитушками. Хрустальная посуда в светлого дерева горках по углам. Кажется, карельская береза. Зеркала, подсвечники. Целая стена увешана фотографиями Гарри: Гарри за шахматной доской, Гарри получает кубок, Гарри в десять лет, Гарри в двадцать, Гарри в тридцать… Посреди гостиной – огромный стол, а на стене над столом – огромное зеркало, чтобы число гостей удваивалось, чтобы казалось, будто и без того огромный стол – вдвое больше, и яств на нем – вдвое больше.

Мы будем пить чай. Этот огромный стол уставлен будет сплошь азербайджанскими сладостями, приготовленными собственноручно мамой Каспарова Кларой Шагеновной. А сама Клара Шагеновна будет сидеть в углу на стульчике. Нет, не за столом. Она не садится за стол. Она печет эти диковинные сладости, накрывает для гостей, заваривает чай, но за стол не садится. Она – «самоотверженная мать», если вы понимаете, о чем я говорю. Такая мама должна быть у человека, чтобы он стал чемпионом мира по шахматам, или великим музыкантом, или ученым. Смесь заботы и деспотизма. Мама, которая безоговорочно верит в выдающиеся способности сына, следит, чтобы мальчик ел полезные протертые супчики, вовремя ложился спать, вовремя гулял, дышал свежим воздухом, но и занимался по шесть часов в день таинственным искусством, в котором мама тем меньше знает толк, чем больше сын делает успехов. Она будет сидеть в углу на своем стульчике, пить из простого стакана простую воду, смотреть на сына и вспоминать ночь перед решающей партией за звание чемпиона мира.

Это было почти тридцать лет назад. Матч против Карпова. Карпов – идеальный советский чемпион, чемпион с лицом комсомольского функционера. И Каспаров – юный талантливый выскочка. Даже люди, не понимающие в шахматах, следили за этим матчем, потому что борьба шла между старым, скучным, советским и новым, талантливым, свежим. И Карпов лидировал – пять-ноль. И матч шел до шести побед. И если бы Карпов выиграл шестую партию, то на карьере Каспарова можно было бы ставить крест. Потому что можно проиграть, конечно, матч за звание чемпиона мира действующему чемпиону, но нельзя проиграть его всухую без того, чтобы весь мир навсегда записал тебя в неудачники. И Карпов лидировал пять-ноль. И Клара Шагеновна уверена была, что кто-то из тренеров сына шпионит на Карпова, сообщает чемпиону о вариантах, которые обдумывает в перерывах претендент. Она была уверена, что кто-то шпионит, но поделать ничего не могла. И накануне переломной партии Гарри спал в своем гостиничном номере, а она стояла у окна: то открывала форточку, чтобы мальчик дышал свежим воздухом, то закрывала, чтобы мальчик не простудился. Вот так всю ночь стояла у окна: открывала форточку, закрывала форточку… А на следующий день она сидела в зале, в бывшем зале Дворянского собрания, в Колонном зале Дома Союзов. И она не очень понимала, что происходило на доске. Чувствовала только напряжение и ловила настроение сына. И он сделал ошибочный ход. И Никитин, его тренер, наклонился к Кларе Шагеновне и прошептал: «Это конец, Клара». А Гарри на сцене тоже увидел, что ход ошибочный, что если Карпов увидит ошибку, то поражения не избежать – в партии и в матче. И Гарри встал, снял пиджак, повесил на спинку стула и отошел к краю сцены, как будто прогуляться. И Клара Шагеновна в зале почувствовала, что это тоже – элемент игры, отвлекающий маневр, блеф, как в покере. И что это может сработать. И действительно сработало: Карпов не заметил ошибки, а Каспаров после долгой еще и упорной борьбы стал чемпионом мира.