Валерий Панюшкин - Слепая и Немой

Первым начинает чайник. Раньше, когда чайники кипятили на огне, песенка у них была долгой и тихой. У современных электрических чайников песенка бурная и короткая: сквозь ветер! сквозь бури! свинцовое море! рваные тучи! бледное солнце! — что-то такое он поет и, быстро допев, звякает. И вот уж когда он звякает, тут вступает Слепая.

— Да, блин, а что? — говорит мне Слепая. — Не веришь? Я его сначала по запаху узнала, точно. Комната была большая, все разговаривают, а он-то, блин, молчит! Но я сразу поняла, что по голосам-то в комнате как будто пятеро, а по запаху — шестеро.

Не надо только думать, будто от Немого дурно пахнет. Когда бездомный отмыт, пострижен, побрит, избавлен от вшей и чесотки, когда у него есть чистая одежда и чисто прибранная комната, пусть даже и на шестерых, у него уже не будет того ужасного запаха, который заставляет вас воротить нос при виде бездомных на улице. Немой не пахнет ни мочой, ни водочным перегаром, ни застарелым потом, ни опасными болезнями. Но он пахнет бездомностью. Это сухой и грустный запах, похожий на запах травы. Бездомностью пахнет каждый бездомный, но запах ее у всех разный, потому что и бездомность — разная. Кто-то прокутил свою жизнь буйно и весело. Кто-то стал жертвою преступления, кто-то, наоборот, совершил преступление и решил скрываться, кто-то тяжело заболел, а у кого-то, наоборот, болезнь унесла близкого человека, на котором, оказывается, держалась вся жизнь.

Слепая стала бездомной по любви. По юношеской отвергнутой любви. Так она рассказывает, если не врет.

— Влюбилась, как дура, а он-то и не захотел. Даже разочек не захотел, блин. Видно, брезговал, блин, что слепая.

Эта отвергнутая любовь терзала Слепую, ныла, жгла, и от жжения в груди не помогало ничего, кроме водки. Слепая пила сначала дома, потом у добрых людей, потом у других добрых людей и однажды потерялась. А она ведь слепая. Так что дорогу домой, которую зрячий человек искал бы несколько часов, Слепая искала два месяца. Нашла. Позвонила в дверь. Услышала за дверью шаги сестры, с которой жила, но дверь не открылась, а вскоре приехала милиция и забрала Слепую, несмотря на крикливые ее просьбы проверить по домовой книге, впустить в квартиру, открыть тумбочку, там паспорт… Не было уж там никакого паспорта, и не было уж никакой записи в домовой книге — так рассказывает Слепая, если не врет.

Потом несколько лет она скиталась, собирала цветной металл на свалке, ела в благотворительной столовой Армии спасения, где дают вареное яйцо и пластиковый стакан бульона. И наконец оказалась здесь, в ночлежке на Синопской набережной.

Ночью Слепая спала в большой и грустно пахнущей комнате, которую делила еще с пятью женщинами. Утром уходила на промысел: продавала газету «На дне», мыла пол в небольшом павильончике близ Апраксина двора, иногда подворовывала что-нибудь из еды или галантереи. А по вечерам в ночлежке женщины ходили в гости к мужчинам или, наоборот, мужчины к женщинам. Пили чай. Комендант строго следил за соблюдением сухого закона, поэтому водки почти никогда не пили.

В один из таких вечеров Слепая и обнаружила, что в комнате не пятеро мужчин, а шестеро. Подошла к шестому мужчине, сидевшему у окна, и спросила его о чем-то.

— Он глухонемой, — раздалось сразу несколько голосов.

А Немой приложил палец к губам Слепой и потянул ее за руку вниз, чтобы Слепая села на стул с ним рядом. Она сидела, нюхала и слушала. Пахло бумагой, новой хорошей бумагой. И, судя по звуку, Немой чертил что-то, разложив свои листы на широком подоконнике. Так продолжалось несколько вечеров подряд. Кроме запаха бумаги был еще запах сырого холодного дерева, потому что за окном была ранняя весна, а рамы были старые. Кроме шуршания карандаша Слепая слышала еще и грохот за окном — на Неве ломался лед.

Однажды, возвращаясь из гостей, Слепая спросила про Немого одну из своих товарок:

— Что он там рисует?

— Хрен его знает, — был ответ. — Бревна какие-то.

И Слепая сразу догадалась, что бревна — это значит дом. Эти вечера с Немым, это шуршание его листов и его карандаша обрели для Слепой новый и обнадеживающий смысл: она сидела и слушала, как Немой рисует дом, который они построят и будут жить. Она понятия не имела, как строят дома. Но Немой-то уж наверное знал, раз рисовал чертежи так подробно.

За окнами становилось теплее. Стали открывать форточку.

Воздух в комнате с каждым днем был всё более обнадеживающим. Однажды Слепая пришла к Немому и услышала, что он больше не чертит, а складывает рюкзак. Он шуршал своими бумагами, шуршал неизвестно откуда появившимся куском полиэтилена. Стукнул об пол и тоже отправился в рюкзак тяжелый предмет, про который Слепая догадалась, что это топор. Она испугалась, что Немой уедет и оставит ее. Но он собрал рюкзак, взял Слепую за руку, вывел из комнаты и повел к комнате женщин. Остановился в дверях и ждал.