«Дайте нам умереть спокойно, а дальше делайте, что хотите» – начертано на первой странице каждой пенсионной книжки.
Диалектика, косым клином вбивавшаяся в институте, давно заброшена в ветхий чуланчик мозга. В полученных мною сотнях писем упоенно описана советская ничтожная зарплата и такая же колбаса.
Мысль о том, что нынешним молодым неохота жить и на мэнээсовские сто тридцать, и на профессорские четыреста, равно как и вообще есть колбасу а, не, скажем, гамбургеры или суши – вытеснена из сознания. Успехи внуков – знающих языки, одевающихся по моде, уже в студентах снимающих квартиры и покупающих машины, имеющих банковские карточки, подрабатывающих на каникулах за границей – игнорируются.
Покупки и подарки, сделанные детьми, торжественно прячутся, потому что разве можно портить такие красивые вещи.
Сто каналов по антенне-кабелю-спутнику, раблезианское изобилие в магазинах от мебельных до книжных, строительный бум, упятерение автомобилей, кинотеатры с dolby, сетевые харчевни, ночные клубы – это все «разврат», потому что достается их детям за деньги, а не на халяву лично им.
Мой коллега, переселивший своих стариков из коммуналки в отдельную квартиру, долго не мог понять их слез. Сначала думал: от счастья. Но сквозь всхлипы услышал: «эта квартира не наша». Принялся объяснять, что собственность и правда оформлена на него (таким образом он получает льготу на подоходный налог), но что они прописаны постоянно, так дай Бог им долгих лет. Не помогло.
Оказалось, что «не наша» – значит, «не государственная». Они хотели не приватизированного, а именно Государственного Жилья, потому что Государство в их глазах было вечным, и под его дланью были вечны и бессмертны они.
Такой российский Хеопс, пирамиды, новый древний Египет.
Вот почему они так отчаянно, так яростно ратуют за сохранение госсобственности, госучета, госконтроля: оставляя итогом жизни неухоженную, неумытую, истеричную страну, а также не всегда пылающих любовью потомков, они вне государства теряют право на бессмертие, с чем примириться не хотят. Вечное, сильное, мудрое государство – это их ultima ratio и одновременно ultima thule. Борьба с государством – это борьба против их рая.
Ведь признаться в собственной смертности – значит спросить себя: каков итог жизни? Что я сделал, в чем должен покаяться, что изменить, что оставлю? И поверить в бессмертие духа можно, только когда ответы на эти вопросы для духа утешительны.
Одна из моих родственниц умерла в эпоху тотальной частной собственности, жилплощадь отошла государству. С ней нельзя было говорить ни о приватизации, ни, тем более, о завещании: «Я пока жива». В итоге без квартиры осталась моя сестра, подобно сестре милосердия ухаживавшая за ней последние годы.
В общем, «дайте нам дожить спокойно!».
Это их право.
Когда б не одно обстоятельство.
В переводе с лукавого на обычный язык их требование означает: «Пока мы живы, ухаживайте за нами и платите за нас! Дотируйте телефонные разговоры, квартиры, газ, электричество, транспорт, лекарства! Мы со своей прежней властью, страной, государством – банкроты, но вы, нынешняя власть, страна и государство, вы обслуживайте нас, потому что вы же не смеете бросить нас в одиночестве!»
Бросать, действительно, аморально.
Но власть должна иметь дело не только с благом банкротов, но и с интересами тех, кто сегодня зарабатывает личное и общественное богатство, а также с интересами тех, кто будет зарабатывать это богатство завтра.
Не просто поднять пенсионный возраст, но и жестко регламентировать предоставление социальных льгот, как это делается даже в таких социалистических странах, как Швеция или Финляндия. Там собственник квартиры или машины не имеет права на льготы. Там обладатель телевизора не может рассчитывать на социальное пособие, а, наоборот, обязан платить налог на ТВ.
Иначе поколение за поколением страна будет воспроизводить не просто беспомощных нищих стариков, но вполне молодых людей, которым вполне симпатична такая старость.
ПОЛИТИКА
Они будут воспроизводить свое, ставшее привычным и даже удобным существование, когда можно вволю тосковать по «прекрасной» жалкой жизни в СССР, совать палки в часовые колесики времени и плевать на всех, полагая бедность индульгенцией от грехов. Каждый стремится воспроизводить себя.
И никто не смеет им сказать, что они достойны жалости, но не уважения.
Потому что они – это треть, если не половина голосующего электората. Попробуй-ка погладь против шерсти: откусят руку. Но давно пора не просто гладить, но стричь. Вводить либо возрастной, либо имущественный ценз.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу