Джордж ван Фрекем - Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

По возвращении из Мюнхена Чемберлена встречали как героя. «Размахивая декларацией, которую он подписал с Гитлером, торжествующий премьер обратился к толпе, собравшейся на Даунинг-стрит… С улыбкой он произнес несколько слов из окна своей резиденции. “Дорогие друзья, – сказал он, – это второй случай в истории, когда мы возвращаемся из Германии на Даунинг-стрит с почетным миром. [Первым было возвращение Дизраэли с Берлинского конгресса в 1878 году, во времена Бисмарка]. Я верю, что это означает сохранение мира в нашу эпоху”. “Таймс” написала, что “ни один завоеватель еще не возвращался домой, увенчанный более достойными лаврами”» 372. Единственным несогласным был Уинстон Черчилль. Впрочем, он противостоял политике «умиротворения» с самого начала. Он предостерегал: «Мы понесли полное и сокрушительное поражение… Безмолвная, страдающая, брошенная и разбитая Чехословакия погружается во тьму… Это катастрофа первой величины, и она постигла Великобританию и Францию… И не думайте, что это конец. Это лишь начало сведения счетов» 373.

Шри Ауробиндо и Мать недвусмысленно осудили Мюнхенское соглашение. «Прогнившая» Франция «отступилась от своего обязательства» и «предала Чехословакию», тем самым призвав возмездие на свою голову. «Чехи могли бы постоять за себя, если бы их не предали союзники. Если бы союзники вместе с Россией [которая была партнером Франции по соглашению] согласились им помочь, чехи могли бы дать настоящий бой… Блюм и Даладье [39] Леон Блюм – премьер-министр Франции (июнь 1936 – июнь 1937 года). В соответствии со своей политикой невмешательства, в частности, запретил законному правительству Испании перевести через франко-испанскую границу закупленное вооружение. Эдуард Даладье, возглавляя французское правительство в апреле 1939 – марте 1940 года, подписал Мюнхенское соглашение. – Прим. пер. совершили худшие из возможных ошибок, первый – своей политикой невмешательства [в недавно закончившуюся гражданскую войну в Испании], второй – предательством чехов» 374.

Чемберлен был «хитроумным дураком, считавшим, что он обращается с Гитлером как настоящий дипломат, совершенно не понимая, что же он делает в действительности… Пока у руля Чемберлен, ничего не изменится. В политике он мыслит как коммерсант» 375. (Ширеру Чемберлен казался тогда «таким наивным, что в это почти невозможно было поверить».) «На фотографии с Мюнхенской встречи я видел Чемберлена с Гитлером, – говорил Шри Ауробиндо. – Тот глядел на Чемберлена с дьявольским коварством в глазах, а Чемберлен был словно муха перед пауком как раз перед тем, как тот ее поймает. И он поймал его» 376.

Шри Ауробиндо объяснял, какую роль в военном восстановлении Германии сыграла Великобритания. «Именно Англия подтолкнула Германию к власти. Она видела, что Франция набирает силу в послевоенной Европе [то есть после Первой мировой войны]. И в свойственном ее дипломатии эгоистичном стиле она помогла Германии подняться, чтобы создать [на европейском континенте] баланс сил. Она не думала, что Германия направит свое оружие против нее. Было время, когда Франция и Англия чуть не начали соперничать… Мне еще не приходилось видеть такого полного банкротства английской дипломатии» 377.

«Западная цивилизация терпит крах, – заметил Шри Ауробиндо. – Даже цивилизация девятнадцатого века, со всеми ее недостатками, была лучше, чем то, что мы имеем теперь. Европа не вынесла испытания Первой мировой войной… С определенной точки зрения, человечество никогда еще не опускалось так низко, как сейчас. Такое впечатление, что судьбы народов вершат несколько насильников, а остальной мир готов склониться перед одним человеком… Человеческий ум в Европе потерпел сокрушительное поражение… В последние годы девятнадцатого века нам казалось, что человеческий ум достиг определенной высоты разумности, и любая новая идея, прежде чем быть принятой, должна удовлетворить его требованиям. Но теперь, по-видимому, уже нельзя рассчитывать на то, что здравый смысл выдержит создавшееся напряжение» 378.

А Гитлер, убежденный в том, что ему нужно торопиться, отпустил тормоза. До этого он не слишком давил на евреев, он готовился к своей мировой войне и не позволял себе отвлекаться. Однако про себя он решил, что надвигающаяся война будет подходящим поводом для осуществления, незаметно для всего мира, одного из аспектов своей «идеи фикс» – хирургического удаления евреев с тела человечества. Всего через месяц после завершения Мюнхенской конференции он воспользовался малозначительным поводом, чтобы провести «хрустальную ночь» (это благозвучное название получил крупнейший в новой истории Германии погром).