Николай Мельников - Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников

<���…> То, что Вы говорите о Сирине, вполне верно. Но все же я его люблю больше Зурова и даже, пожалуй, Бунина – и вот почему. Главное задание писателя все-таки воздействовать на читателя эмоционально. Высшее чувство, которое он может внушить читателю к своему герою, конечно, любовь, восхищение. Так у Льва Толстого любишь всех – до таких, как Долохов или Анатоль Курагин. И поэтому его герои так навсегда и всецело внедряются в читателя. Бунин же (м.б., здесь сказывается влияние французов – у Пруста это качество чрезвычайно сильное) совсем не внушает такого восхищения и не заставляет влюбиться в героя; он не в области чувства, а в области ощущения – необычайно сильная передача осязательно-зрительной стороны мира, но не больше. По линии Бунина старается идти и Зуров в последних вещах («Поле»), а это, по-моему, путь ложный (хотя и очень интересный, как отдельное явление). Сирин же эмоционален. Он, если хочет, может заставить и полюбить (отца в «Даре», Цинцината в «Приглашении на казнь»), большей же частью, конечно, действует не «восхищением», а «отвращением», но это ничего – волнует и затрагивает он больше Зурова…

Иван Бунин – Марии Карамзиной, 29 марта 1939

<���…> Сирин все-таки нестерпим – лихач возле ночного кабака, хотя и замечательный <���…>.

Нина Берберова – Ивану Бунину, 30 марта 1939

<���…> В Париже мало веселых сплетен, а если кто-то с кем-то подрался, то невесело. Видаюсь с Сириным и его сыном (и женой). <���…> Живется им трудно и как-то отчаянно. Пишет он «роман призрака» (так он мне сказал). Что-то будет! <���…>

Михаил Цетлин – Вадиму Рудневу, 28 июня 1939

<���…> Стихи Сирина эффектны, но не стоят его прозы! <���…>

Мстислав Добужинский – Александре Толстой,

19 ноября 1939

Многоуважаемая Александра Львовна,

Я сегодня же написал В.В. Набокову. Наведя некоторые справки – я мало еще кого знаю, – но те два лица, у которых я был, очень охотно помогут свести его с издательствами и литературными кругами. На заработки переводами, по-видимому, рассчитывать особенно не приходится, так как сравнительно мало издается переводов литературы, и у издателей есть свои переводчики, там очень большая конкуренция, и проникнуть в эту среду, как мне говорили, трудно. Я думаю, что при том знании языка Владимир Владимирович в конце концов станет писать и по-английски. Думаю также, что его заработками могли бы стать лекции или отдельно, или в каком-либо университете или другом учреждении. При его образованности тем хоть отбавляй, а при этом Владимир Владимирович и неординарный специалист по энтомологии (по сей специальности он окончил Кембридж, может и это пригодиться). Я не могу никак найти Михаила Ивановича Ростовцева. Он, кажется, если я не ошибаюсь, уже хотел что-то сделать для него в университетской области. Владимира Владимировича я знаю с детства, он был одно время моим учеником, когда был мальчиком – мы вспоминали о моих уроках рисования еще недавно в Париже. Я его очень люблю и как писателя, и как совершенно исключительного человека и так бы хотел его приезда и чтобы благополучно он устроился. Спасибо Вам за хорошие слова о моей работе и очень жалею, что не пришлось познакомиться с Вами. Надеюсь, в будущем это будет.

Искренне преданный и уважающий Вас М.Д.

Мстислав Добужинский

Елизавета Кянджунцева – Ирине Кянджунцевой,

18 декабря 1939

<���…> Володя заходил на днях. Выглядит ужасно. Саба ему аккуратно теперь выдает по 1000 фр. в месяц (до сих пор получил 4000), но, конечно, ему этого не хватает. Теперь он получил три урока по 20 фр. Итого в неделю 60 фр. К нему приходят ученики. В Америке ему обеспечена кафедра и есть вообще перспективы хорошо устроиться, но сейчас он не может ехать, так как ждет квоты. <���…>

Карл Гершельман – Вере Булич, 31 декабря 1939

<���…> Сирин меня интересует больше всех других эмигрантских писателей. Он, правда, довольно скользок – иногда съезжает на явную бульварщину, иногда пользуется эффектами дурного тона (напр., конец «Камеры обскура» и самый конец «Дара»). В нем есть что-то от американца-карикатуриста (кажется, его звали Горн) из «Камеры обскура». Он немного шарлатан и любит поморочить голову. Но все же он очень интересен, и сила изобразительности у него очень велика. В конце концов, зачем требовать от человека того, чего он не имеет, а не радоваться тому, что имеет? Сирин, каков он есть, явление очень оригинальное и большое, и этого достаточно. Из его вещей наибольшее впечатление (из читанных мною) произвело на меня «Приглашение на казнь».