Марина Раку - Музыкальная классика в мифотворчестве советской эпохи

Корж Ю.В. «Дух музыки» в философии культуры русского символизма. С. 3.

См., например: Магомедова Д.М. Блок и Вагнер // Магомедова Д.М. Автобиографический миф в творчестве А. Блока. М., 1997. С. 85 – 110; Дьендьеши Мария. А. Блок и немецкая культура. A. Blok und die deutsche Kultur: Новалис, Гейне, Ницше, Вагнер (Vergleichende Studien zu den slavischen Sprachen und Literaturen. Bd. 9). Frankfurt/M., 2004.

В своей книге «Вагнер. Путеводитель» (М., 2007) я попыталась, в частности, показать, что исключительное своеобразие музыки Вагнера определяется именно ее внемузыкальным генезисом , а следствием в свою очередь становится ни с чем не сравнимая широта и сила воздействия ее на внемузыкальные контексты. Иными словами: музыка Вагнера рождается не из музыки и не довольствуется пребыванием в чисто музыкальном качестве. Активный контакт вагнеровской музыки с политикой, до сих пор остающийся беспрецедентным по своим масштабам в мировой истории, во многом запрограммирован самим композитором. Он был закреплен и многократно усилен в процессе «омассовления» вагнеровского творчества.

Вспоминая свой приезд на первый байрейтский фестиваль, Ницше писал: «<���…> как я себя почувствовал, когда однажды проснулся в Байрейте. Совсем как если бы я грезил… Где же я был? Я ничего не узнавал, я едва узнавал Вагнера. <���…> Что случилось ? – Вагнера перевели на немецкий язык! Вагнерианец стал господином над Вагнером! Немецкое искусство! немецкий маэстро! немецкое пиво! Мы, знающие слишком хорошо, к каким утонченным артистам, к какому космополитизму вкуса обращается искусство Вагнера, мы были вне себя, найдя Вагнера увешанным немецкими “добродетелями”» (Ницше Фридрих. Ecce homo, Как становятся самим собой / Пер. Ю. Антоновского // Ницше Фридрих. Малое собрание сочинений. СПб., 2010. С. 1016 – 1017).

Сколь сильна инерция этого процесса, показывает судьба вагнеровской мифологемы «корабля-скитальца», которую композитор в своей опере «Летучий Голландец» связал с темами музыки и революции. В революционной России эта вагнеровская мифологема настойчиво связывалась с воплощением «музыки революции». Подробнее об этом я пишу в статьях: О «присвоении дискурса» и рождении социальной утопии из духа музыки» (Б. Шоу как «совершенный вагнерианец») // Новое литературное обозрение. 2000. № 46. С. 32 – 46; Сотворение мифа: «Летучий Голландец» // Процессы художественного творчества. Вып. 9: Сб. тр. РАМ им. Гнесиных. Вып. 169 / Ред. – сост. Е.В. Вязкова. М., 2007. С. 126 – 153.

Цит. по: Гервер Л. Музыка и музыкальная мифология в творчестве русских поэтов (первые десятилетия ХХ века). С. 34.

См. об этом: Рихтер К. Вагнер и Скрябин: два творца «Gesamtkunstwerk’a» своей эпохи // Рихард Вагнер и Россия: Сб. статей / Ред. – сост. Э.Махрова, Рюдигер Поль. СПб., 2001. С. 109 – 125.

Ранее уже упоминалось о скрябинской «Мистерии» в связи с опытами российской рецепции Девятой симфонии Бетховена. Эти утверждения не противоречат друг другу. Вагнеровский музыкальный театр в его оригинальном виде возник в свою очередь под влиянием его активной рецепции Девятой симфонии. «Немецкую оперу» (то есть собственные творения) он считал единственно возможным продолжением развития музыки после появления бетховенской последней симфонии (см. об этом подробнее: Раку Марина. Сотворение мифа: «Летучий Голландец». Указ. изд.). Идея преображения человечества посредством искусства, проступающая в бетховенском замысле, развита, подробно аргументирована и манифестирована Вагнером в теоретических и художественных текстах. А. Жеребин справедливо констатирует: «Он стремился к онтологизации художественной реальности, к отмене дифференциации между искусством и жизнью во имя преображения человека и мира. <���…> По видимости, ход мысли Вагнера ведет к той высшей форме синтетического творчества, которую русские символисты, Опираясь на Владимира Соловьева, обозначили словом “теургия”, “божественное творчество”» (Жеребин Алексей. Зачинатель и «завершители». С. 7). В числе этих «русских символистов» одним из первых нужно назвать Скрябина. Анализируя черты их сходства, К. Рихтер пишет, в частности, о замысле скрябинской «Мистерии»: «Основная мысль, которая полностью совпадает с Вагнером, остается отныне всегда одной и той же: спасение мира искусством» (Рихтер К. Вагнер и Скрябин: два творца «Gesamtkunstwerk’a» своей эпохи. С. 118).