Федор Булгаков - Мать Наполеона I

Она охотнее говорила, нежели писала. «Сын мой, – говорила она, – был ниспровергнут, он злополучно погиб, вдали от меня; остальные дети мои – изгнанники, я вижу, как они умирают одни за другими… Я стара, покинута, без блеска и почести. A между тем я не променяла бы своего положения на положение первой королевы в мире». Затем она прибавляла: «Надо жить согласно своему положению. Раз утративши трон, смешно добиваться снова занять престол. Кольцами украшают пальцы, но кольца сваливаются, а пальцы остаются».

Такова была философия madame Mère, и нельзя не согласиться с тем, что, в искусстве утешения, она была таким же знатоком, как и величайшие философы.

Она сохранила все старые свои привычки. Зимой носила передник из черной тафты, а летом – белый передник. По временам она пряла на прялке или на веретене. Кроме того, играла в реверси. Она следила за своим хозяйством, вела счеты и наставляла сыновей жить по экономнее. В её салоне стоял большой пустой шкаф с медными украшениями, к которому дети её подходили не без опаски: когда они шумели, их запирали в этот шкаф. «Двадцать лет тому назад я была высочеством. В настоящее время я снова обращаюсь в madame Летицию». Она и была ею всю жизнь, что и составляет прелесть её существования.

Ее не пощадило никакое испытание. Она упала, сломала себе бедренную кость и вскоре после того поражена была прогрессивной слепотой. Она забывала свои страдания, вспоминая о необыкновенном человеке, которого даровала миру. Слава этого сына некогда утомляла её зрение. Но с той поры, когда несчастье как бы окутало его покрывалом, она могла пристально созерцать это солнце и утоляла им свои взоры. Особенно же любила она вспоминать начинания великого человека и те времена, когда у неё не всегда бывал суп. Она рассказывала m-lle Меллини, что дети её отличались крайней резвостью, что она вынуждена была вынести мебель из одной большой комнаты, чтобы в дождливые дни они могли там резвиться в свое удовольствие, что Жером и трое остальных рисовали фигляров на стене, а Наполеон изображал только солдат, расположенных в боевом порядке, что с самого раннего детства он был склонен с математике, что некоторые монахини прозвали его маленьким математиком и угощали вареньем. «Однажды встретив их на площади Saint-François, он бегом бросился к ним, восклицая: „Кто хочет знать, где мое сердце, тот найдет его сестер“. Тучная сестра Орто, с слабыми ногами, стала его журить, но в конце концов должна была уступить и сунуть ему в рот конфету, чтобы заставить его замолчать».

Madame Megravere, после Ста Дней, как уже сказано, избрала Рим местом своего изгнания. Мир развалин, окружавших ее здесь, был ей близок. Она сама являлась живой реликвией великой эпохи. К ней совершалось паломничество. Дюма-отец рассказывает об одной своей знакомой даме, которой в Италии хотелось видеть только три вещи: madame Megravere, извержение Везувия и Венецианский карнавал. Случалось также, что иной чичероне показывал ее иностранцам, которых он раньше водил по руинам Колизея. Именно тут гулять ей нравилось всего более. Куда уносились её мысли с этого места разрушения, угадать не трудно. Некогда по поводу гнева Наполеона на его брата Люсьена из-за mésalliance последнего, она, заступаясь за младшего сына, упорно отстаивала его дело и должна была услыхать от императора упрек, что она любит Люсьена больше, чем его. её ответ гласил: «я всегда люблю больше всех того из моих детей, который самый несчастный из них».

После падения первой империи пришел черед Наполеона пользоваться предпочтительной любовью матери. Но и тот, о ком она думала, не раз, вспоминал о ней в своем изгнании. Однажды на острове св. Елены у Наполеона вырвались такие слова, обращенные им к врачу Автомарки: «Вы, доктор, ухаживаете за мной удивительно, но моя мать сумела бы это сделать еще иначе». И, закрывши рукой глаза, великий человек прибавил, точно жаловался ребенок: «ах, мама Летиция!»