Июньский день склонялся к вечеру. Тень машины с приросшей к ней, в виде какого-то шипа, моею тенью неслась вперед и становилась длиннее с каждым мгновением.
С самого утра передо мной удивленные человеческие физиономии, глазеющие на меня как на диковину. Кожаный шлем, делающий мою голову похожей на череп смерти, очки, придающие мне глазницы скелета, окутывающий меня с ног до головы балахон из красно-бурой кожи делают меня похожим на исчадие ада, на какое-то дьявольское животное из искушений святого Антония, бегущее от солнца навстречу ночи и ее ужасам.
И действительно, в меня как будто вселилась душа отверженного. Мне было так страшно, как только может быть страшно тому, кто несется очертя голову семь часов подряд на неистово мчащейся вперед машине. В мозгу сплошной угар. Ни малейшей мысли, одно только мучительное чувство нетерпения. Какой-то отвратительный демон непрестанно шепчет мне настойчивое, краткое приказание: «Приезжай один, предупреди!» – и я дрожу от волнения и дорожной лихорадки.
Это странное, дважды подчеркнутое в письме моего дяди, доктора Лерна, приказание: «Приезжай один, предупреди!» – не сразу произвело на меня такое огромное впечатление. Только после того как я отправился в путь, известив предварительно дядю, и по мере того как я приближался к замку Фонваль, этот таинственный приказ начал вызывать во мне необъяснимое чувство и восстал передо мной во всей своей странности. Везде вокруг меня я слышал слова: «Приезжай один, предупреди!» Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы освободиться от этой навязчивой идеи.
Я поднимал глаза, чтобы прочесть на табличке название деревни и читал: «Приезжай один…»
«Предупреди!» – слышалось мне в полете птиц.
А мотор неустанно и словно в бешенстве каком-то твердил: «Приезжай, приезжай, приезжай, предупреди, предупреди, предупреди…» Я не находил, сколько ни старался, объяснений этому распоряжению дяди и мучительно хотел поскорее приехать и сорвать покров с этой тайны. Не для того, чтобы наконец услышать долгожданное, но, без сомнения, банальное объяснение, но чтобы избавиться от этой бесконечной пытки.
К счастью, я приближался к замку. Местность стала знакомой и вызывала во мне представление о далеком прошлом. Мне стало легче. Я задержался несколько в населенном и кипучем Нантеле. Но как только я выехал из предместья, я наконец увидел издали туманные очертания арденнских высот.
Вечер уже наступил. Желая до ночи достигнуть цели, я развил страшную скорость. Машина несется вперед, мостовая мелькает подо мной, развертываясь как бесконечная лента. В ушах свист, лицо колет, как от тучи мошек, тысячи мелких песчинок дробью ударяются о мои очки. Солнце теперь справа от меня, но еще стоит над горизонтом, и стены, мимо которых я проношусь, то погребая меня, то выбрасывая меня вверх, чередуют перед моими глазами какими-то скачками то закат, то восход солнца. Наконец оно зашло. Я мчусь сквозь полутьму, развивая крайнее напряжение машины. Вот Арденнский лес. То, что раньше казалось облаком, получает вдруг зеленую окраску, окраску леса, становится лесом. Мое сердце настраивается лирически. Пятнадцать лет! Пятнадцать лет я не был в этом лесу! Мой старый друг! Товарищ моих каникул!
Здесь, в твоей густой чаще, скрывается, в гигантском овраге, замок. Я представляю себе необыкновенно отчетливо эту котловину; вот оно там, впереди, это громадное темное пятно, похожее на какую-то бухту. Покойная тетка моя, Лидивина Лерн, напичканная легендами, уверяла, что Сатана, рассвирепевший однажды, когда рухнула какая-то его надежда, так яростно повернулся на своей громадной пятке, что оставил на поверхности земли этот след. Это мнение, однако, оспаривалось. Во всяком случае, образ этот замечательно хорошо характеризует фонвальский пейзаж: гигантское круглое углубление с совершенно отвесными стенами и единственным выходом на поля. Другими словами, земляной залив посреди гор, стоящих кругом, как на страже.
Так как замок покоится в углублении, можно подъехать к Фонвалю, минуя холмы. Парк занимает середину котловины, и скалы защищают его со всех сторон, за исключением спуска. Этот спуск замыкает стена, которая, в свою очередь, замыкается воротами. А потом идет длинная, прямая как стрела липовая аллея. Еще немного, и я помчусь по ней… и узнаю, почему никто не должен был сопровождать меня в Фонваль. «Приезжай один, предупреди…» В чем дело?
Читать дальше