Морис Ренар: Всемирный следопыт, 1926 № 08

Приступая к своему повествованию, я прежде всего заявляю, что не намерен писать научного исследования. Я не ученый, а простой служащий торгового дома Браун и К°, торгующего швейными машинами на Севастопольском бульваре. Заявляю это во избежание недоразумений. Я не хочу, чтобы ученые увидели в моих скромных заметках неуместные претензии, а люди рядовые приняли бы их за научный труд, недоступный их пониманию. Я случайно сделался свидетелем изложенных здесь событий и рассказываю их, как умею.

25 марта 19.. года утром, одеваясь в своей холостой квартире, помещавшейся над магазином, я думал о том, как мне сообщить неожиданную новость моему хозяину, Брауну, помещавшемуся рядом со мной, в соседней комнате.

— М-сье Браун, — сказал я, входя в его комнату, — я приглашен одним из моих друзей провести у него летние каникулы. — С этими словами я протянул ему полученное утром письмо, в котором стояло:

«Дорогой друг!

Отвечая на мое декабрьское письмо, вы признались мне в своем пристрастии к сельской жизни. Почему бы вам не приехать ко мне в „Вязы“? Рассчитываю на вас и не приму отказа. Разумеется, я жду вас на весь сезон, если можете. Погода будет прекрасная. Приезжайте теперь же. Я вас жду. До скорого свидания.

Прочитав письмо, Браун с усмешкой посмотрел на меня.

— Кто этот Гамбертен? — спросил он.

— Друг детства. Мы потеряли друг друга из вида по выходе из колледжа. Он был богат и много путешествовал, а теперь разорился и живет в своем имении. Что он там делает, я не знаю. По всей вероятности, ничего. Он приглашает меня, конечно, для того, чтобы не быть одиноким…

— Идите укладываться, Дюпон. Я счастлив, что могу доставить вам удовольствие. Вы, конечно, имеете право на шесть месяцев отпуска, — за вами двадцать лет службы. Поезжайте сегодня же.

Я пытался отказаться, но Браун не захотел меня слушать. Дело в том, что мне вовсе уж не так хотелось ехать. Внезапная свобода заставила меня почувствовать какую-то пустоту. На пороге своего полугодового отпуска я чувствовал себя, как у порога пустыни. Но Браун решительно выпроводил меня за дверь, не слушая моих доводов.

Войдя к себе в комнату, я принялся шагать без смысла и цели по всем направлениям, пока ко мне не вошла мадам Гренье, присматривавшая за нашим хозяйством.

Ее появление заставило меня взять себя в руки.

— Мадам Гренье, — сказал я, — я уезжаю. Это вышло совершенно неожиданно. Завтра я сделаю кое-какие покупки, а во вторник — в дорогу. Если бы вы были настолько добры, что от времени до времени заглядывали бы в мою комнату…

— Хорошо, мосье. А куры?

Куры! Что мне делать с моими курами? У меня их было двадцать пять штук различных редких пород, — развлечение моей холостой жизни. И тем не менее я оставил их, как будто какой-то сильный магнит тянул меня в Вязы.

Во вторник я уже сидел в вагоне поезда, который вез меня к цели моего путешествия. Я чувствовал себя ошеломленным этим крушением своих долголетних привычек, как головастик, ставший вдруг лягушкой.

Чтобы скоротать время, я принялся читать номер журнала «Куроводство», где нашел интересные сведения о новом инкубаторе [1] Инкубатор — аппарат для искусственного вывода цыплят из яиц. так называемой египетской системы. Другого чтения у меня не было, — я забыл купить газеты, — и я не торопился и читал со вниманием. Я дочитал последнюю страницу журнала как раз, когда поезд остановился на станции, где мне нужно было пересесть в другой.

Вечером я достиг цели своего путешествия. Поезд остановился на совершенно пустынной станции. Старик-крестьянин, говоривший на местном наречии, подхватил мой чемодан и усадил меня в расшатанную, запыленную бричку — настоящую музейную редкость. Старая лошадь дремала в оглоблях.

— Но, Шоран! — крикнул на нее старик.

Мы тронулись. Погруженная в сумерки земля не встретила меня с тем весенним ликованием, которого я ожидал. Было тепло, были цветы, но унылая цепь серых гор, видневшаяся на горизонте, омрачала пейзаж.