Владимир Лукинов - Кандагар. Как все начиналось (взгляд лейтенанта)

И вот через месяца два такой жизни, быстро растеряв курсантский жирок, я понял, что жестоко ошибся с профессией. Мое представление о службе офицера, основанное на житейских стереотипах и киношных сказках и близко не соответствуют печальной действительности. Это оказалась не та армия, в которой я хотел служить. Окончив с отличием суворовское и высшее военное училище, я, оказывается, совершил катастрофическую и непоправимую ошибку на целых 25 лет! Это сейчас по истечении контракта – «гуляй Вася», а тогда обратного хода не было, а было 25 лет «крепостного права». Тогда что ни случись, но уйти офицеру на «гражданку» и начать жизнь с чистого листа можно было лишь в качестве клинического идиота или инвалида-задохлика. Для строптивых был и третий вариант: тюрьма за уклонение от службы. Деваться таким бедолагам было некуда, и приходилось обозначать службу. Толку от них было мало, одна морока. Позже я встречал 30-летних лейтенантов, вечных командиров взводов, испробовавших все, чтобы только уйти из армии. Мучались сами, мучили сослуживцев, рушились семьи, но военная прокуратура держала их за горло мертвой хваткой.

Причины такой непомерной служебной нагрузки на офицеров лежали на поверхности. Одна из них – слабый, неработающий сержантский состав – главная беда Советской Армии. Именно тот сержантский состав, который во всех армиях мира выполняет основную массу рутинной управленческой работы. Выражаясь современным «рыночным» языком, у нас было полное отсутствие «менеджеров низшего звена». Формально по штату и в строю сержанты якобы есть, но на деле, в большинстве случаев, это те же солдаты с сержантскими погонами, которых ни в грош не ставят их подчиненные.

Почему? Во-первых, потому, что сержанты такие же срочники, зачастую такого же призыва, или даже младше своих подчиненных, и не обладают какими-то серьезными привилегиями. Во-вторых, большинство из них ни по характеру, ни по душевному складу не способны были командовать людьми. Их просто призвали в армию и направили в сержантскую «учебку». Прибыв в часть и попав под прессинг «дедов», более старших по возрасту и служебному опыту солдат, они являли собой пустое место. Поэтому офицерам и приходилось зачастую подменять своих сержантов или подыскивать на эти должности солдат, обладающих авторитетом и командирскими качествами.

До боли знакомый пример: посылают на работу сержанта с двумя бойцами и (обязательно, как требует начальство) офицера для контроля. Как бы чего не вышло! И вот печальная картина: два солдата метут, копают или гребут, а сержант с офицером стоят и смотрят. Сержанту работать не положено по Уставу, а уйди офицер – все разбегутся. Кому будет нагоняй за неубранную территорию? Запомните: от неубранной территории, до измены Родине – один шаг! То-то! Вот и стоят офицеры истуканами над каждой ямой. И я стоял, куда деться? Однажды отлучился разок ненадолго, и ничего хорошего из этого не получилось.

Как-то послали меня с группой солдат, и, естественно, с сержантом, выкопать показательный окоп на новом стрельбище. Мы должны просто откопать, а другая команда с другим офицером тогда красиво обложит его белым кирпичом, чтоб не осыпался. Место мне указанно строго определенное: ни пяди в сторону! Стали копать. На штык ушли – глядь, камешек показался. Такая ма-а-ленькая серая проплешинка. Кто не знает Карелию, уточняю: там камень на камне, и камнем погоняет. Начали окапывать, а камень все больше и больше! Подоспело время обеда в офицерской столовой. Святое… Я – туда, а бойцам говорю: «Приду, разберемся». Прихожу и вижу…. Мать твою! На месте окопа стоит здоровенный валун, с небольшой дачный домик, а рядом – озеро: такая же ямина уже полная воды! Белых лебедей только не хватает. Где-то за валуном, прячутся испуганные бойцы. Разбираюсь. Те как на духу: решили смекалку солдатскую проявить, виноваты. Попросили экскаватор, тот и цапанул. Кто ж знал, что там такой монстр лежит? Вдруг слышу какое-то рычание за спиной. Оборачиваюсь и холодею: сам заместитель командира дивизии, курирующий стройку! Получаю приказ засунуть этот валун себе… ну, в общем, вставить его на место. И чтоб комар носа не подточил! Но на прежнее место, даже с помощью того же экскаватора, валунище вставать не захотел. И перед самой командирской вышкой, вместо маленького аккуратненького окопчика, уродливой серой бородавкой замаячил здоровенный каменюга. Так я получил свой первый лейтенантский выговор. Правда, устный, как впоследствии узнал. Оказывается, молодых лейтенантов в первый год службы наказывать запрещалось. Во как! Знал бы пораньше, ходил, поплевывая. Поэтому, когда уже какое десятилетие власти бубнят испорченной пластинкой о реформе армии, а солдаты с курсантами, как таджики-дворники, метут, гребут и убирают, я вижу, что никакой реформой и не пахнет. А эти ребята, как это ни горько звучит – пушечное мясо какого-нибудь очередного, не дай Бог, конфликта. Все это я понял потом в Афгане, когда вылезли наружу большие прорехи в моей подготовке и подготовке наших солдат. Еще одной бедой и почти летальной болезнью нашей армии перед Афганом были хозяйственные работы. Все эти бесконечные стройки «хоз» (читай: «хап») способом, «уборки урожаев», «шефские» помощи, не говоря уже о строительстве дач и работе на предприятиях по бартеру. В каждой части был свой свинарник и, естественно, солдаты-свинари. Можно было 2 года прослужить и автомата не видеть! Да что там свинари! И коров держали. Те, кто по-настоящему переживает за безопасность нашей страны, жизни ее солдат и офицеров, обязаны четко понимать: эта проблема должна разрешиться только радикально! Никаких вообще хозяйственно-строительных работ! Солдат и офицер должны заниматься только боевой подготовкой, своим физическим совершенствованием и несением службы. Эти слова должны быть золотом выбиты на мраморе Георгиевского зала Кремля, вышиты шелком на всех знаменах и штандартах, напечатаны на первых страницах Уставов и наставлений! Наконец, синеть татуировкой на правой руке больших военных начальников, чтоб они, поднимая ложку ко рту, три раза на день, вспоминали эту заповедь, кровью написанную нами в Афгане.