Людмила Колтушкина - Под крышами города. Роман-калейдоскоп

1930 год. Свердловск, ул. А. Толстого, 8. Катание на лыжах. Дети Мезенцевы. Личный архив

Гостям всегда были рады. Приезжали близкие из Орла. Всё нравилось: ворота с козырьком, дом уютный, двор с курицами, дровяник крытый, палисадник и сад, как дома, яблоневый. Огород Мезенцевы решили не закладывать. Пусть будет сад. Малина, смородина, вишня, яблони. Картошку невелика мудрость вырастить. А вот свои яблочки грызть – зубы крепче будут, румянец зальёт щёчки. Что ешь – тем и становишься.

Весело было на скамейке перед новыми воротами сидеть. Дерево скамьи в любую погоду тёплое. Ноги до земли не достают, болтаются в воздухе. Можно скинуть сандалии и через пальцы ног солнце смотреть. Или качели сделать из пузатого чурбана. Выбрать понравившийся из запасов для печки да доску на него бросить. И летать весело вверх-вниз:

– На горе или в болоте.

– Я из Орла, а ты в полёте!

А потом бежать на теплую кухоньку рябцы есть. Мама, бабушка и тётка уже картошку помыли с кожурой, порезали прозрачными кругляшами да на печи без масла подсушили. Самая вкуснота, когда картофельный срез родинками-пятнышками подгорит от печки. Рябчики хрустящие, как язык по форме. Удобно в рот класть. Соль в уголках губ собирается. Её потом языком оближешь. Приятное послевкусие.

Чай пить из самовара. Залезешь с ногами на венский стул. Перельёшь кипяток из кружки или стакана в блюдечко, чтобы не так горячо было. И втягиваешь в себя шумно. Так вкуснее. На столе варенье яблочное как мармелад. Мёд дедушкин. Да сахарок, колотый щипчиками. Сунешь его за щеку и через сладость втягиваешь чай. Ещё и смешно. Чай не пить – какая сила, чай попил – совсем ослаб.

Лето 1937 года. Свердловск. Внутренний двор дома на ул. А. Толстого, 8. Личный архив

Лето 1937 года. Во дворе на А. Толстого, 8.

Личный архив

Лето 1937 года. Во дворе на А. Толстого, 8.

Личный архив

Зинаида Ниловна, сестра Ивана и любимая тётка детворы, за фортепиано садилась в общей комнате. Пальцы длинные, тонкие. Клавиш будто не касаются. Только утончённое колечко золотое с вытянутым чёрным агатом в воздухе грациозно покачивается. Романсы льются:

Счастливое время! Невозвратимое. Все вместе. Беззаботны, полны планов и надежд.

Ходили всем скопом на Шарташ по Берёзовскому тракту. Удочки иногда брали. Загорали на камнях, торчащих идолами вдоль берега. Вода в Шарташе темноватая, но чистая. Под камнями раки жили. А рак в гнилой воде не обживётся. Наплещешься, как в родном Орлике, притоке Оки. Портки сбросишь и лежишь, солнцу радуешься. А кто задремлет, свежесть воды окатит нагретую кожу. Опять водная битва с хохотом и проказами.

На Исети на лодке катались. Все в одной не помещались. Партиями. Хорошо – мальчишек много. Не было проблем с гребцами.

Летом 1937 года бабушка Зинаида Фёдоровна и Зиночка с Жоржиком приезжали с двухлетней Кирочкой. Ну такая кнопка хорошенькая! С рук её не спускали. Волосы ниже пояса. Одно что малявка. Атласной лентой подвязаны, чтобы на глаза не падали. Платьица все рукодельные, в кружавчиках. Дед Нил нарадоваться не мог ещё одной, пятой, внучке:

– Приезжали бы на подольше.

– Даст бог, приедем, – кто бы знал, что так будет.

Тем же табором. Только без Жоржика. Георгия Яковлевича Черникова. Кадрового командира эскадрона Императорской, а затем и Красной Армии.

1937-й вступил в осеннюю непогодь. Жестокий и кровавый. Ветер расправлялся с листьями, а правительство – с людьми. В домах стали разговаривать тише. Появились подозрительные взгляды. Страх просачивался под закрытые двери и ставни.

Поздний вечер доделывал привычные дела. Уставший за день дом на А. Толстого, 8 отдыхал. Убегавшиеся дети беззаботно спали. Дедушка Нил ещё ворочался. Обдумывал, как победить покосившийся забор. Евгения Сергеевна заводила бесконечное тесто на утро. Иван Нилович привычно сидел в рабочем кресле, корпел над планами лекций. Вдруг негромко, но обречённо брякнуло увесистое металлическое кольцо на калитке знакомых ворот.