Сергей Баранов: Путь. Поиск Истины в Мире Лжи

Моя семья

Так мы счастливо и живем в Священной долине инков, целиком предоставив кактусовый дом гостям, готовым перешагнуть порог неизвестного в поисках себя.

Родители вместе

В середине июля 2012 года, в то время, когда я работал над книгой, я получил письмо по электронной почте от моей сестры. В нем она писала о том, что у нашей матери обнаружили рак желудка. Эта новость застала меня врасплох. Мать была здоровым человеком, практически никогда ничем не болела. А если и болела, то мы об этом не знали. Она никогда ни на что не жаловалась. О том, что ей было плохо, она сказала моему отцу, когда уже не могла есть. Мне решили об этом не говорить. Видимо, не хотели расстраивать. А когда сестра мне все-таки об этом сообщила, химиотерапия уже началась, что оказалось смертельнее самого рака.

Когда после первых сеансов мать привезли домой, рвота не прекращалась. Ее состояние врач прокомментировал как нормальное, объяснив реакцию на лечение естественной реакцией, добавив, что потребуется некоторое время для тела, чтобы приспособиться к химии. Меня этот ответ не удовлетворил. Я тут же связался со своим знакомым, шаманом аяхуаскеро из племени шипибо, и рассказал ему о случившемся. Он ответил, что для исцеления матери ее нужно привезти в Перу и на лечение потребуется месяц. Но это, к сожалению, уже было практически невозможно. После нескольких дней химиотерапии мать была уже не в состоянии встать с постели. Я попросил своего приятеля провести особую церемонию для ее поддержки. Нас было двое. Церемония была очень тяжелой. В какой-то момент я показал ему фотографию матери и спросил, что он видит. Посмотрев на фото, он осторожно сказал, что мать была очень слаба. От этих слов мне стало больно. В них не было надежды. На следующий день мы с матерью переговорили в скайпе. Она выглядела уставшей, но была еще в себе. Я спросил ее, хочет ли она, чтобы я приехал? Она улыбнулась и сказала: «Не надо, сынок, занимайся своими делами. Я не собираюсь еще умирать».

Ее улыбка и ответ на меня подействовали успокаивающе. Я подумал, что, возможно, еще есть надежда. Это был наш последний разговор. Через несколько дней мы попытались поговорить еще раз уже из больницы. Она смотрела в экран, не реагируя. Ее тело и разум сдавались. Отец рассказал мне, что врач прописал ей сильнейшие антипсихозные препараты, чтобы «помочь расслабиться». Как я узнал уже позже, когда тело матери дало сильную негативную реакцию на химиотерапию, она не хотела ее продолжать, вместо этого просилась домой, в свои стены, позволяя процессу идти своим чередом. Желание умереть дома спокойно среди своих врачу показалось психозом, от которого он прописал ей психотропные препараты.

Работа над книгой стала невозможной. Во все было трудно поверить. Все произошло так быстро, и болезнь развивалась в считанные дни. Я не знал, что мне делать: ехать в Израиль или еще подождать? Я не спал по ночам. Когда началась вторая неделя химиотерапии, ее состояние только ухудшалось.

Все это время доктор говорил, что все это нормально и ей нужно некоторое время, чтобы восстановиться. Тогда я решил, что мне нужно ехать. Билеты мне купил мой дядя, который живет в Москве. С ним мы в последний раз виделись лет двадцать назад. Мы решили, что полечу я 14 августа.

Однако состояние матери теперь ухудшалось с каждым днем. Сестра и отец проводили в больнице все время. Мы общались по скайпу.

Каждое утро я просыпался в надежде увидеть улучшение состояния мамы, но она продолжала лежать неподвижно. А когда через несколько дней я проснулся и увидел ее с кислородной маской, я понял, что вылет нужно менять на более раннюю дату, на 12 августа. У меня было два дня на сборы. В этот день наша встреча в скайпе была другой. Когда я позвонил, сестра сказала, что врач сказал им не уходить и что матери осталось жить несколько часов. Мы все втроем, сестра и отец в больнице в Израиле, я по скайпу в Перу, сидели и молча прощались с мамой. Ее пульс замедлялся. Это был последний час ее жизни.

Я попросил сестру приблизить ноутбук близко к уху матери. Она так и сделала, и в первый раз я сказал ей то, что никогда не мог сказать раньше. Простые слова любви. Через считанные минуты ее пульс остановился. Я попросил сестру задержать похороны до моего приезда. На следующее утро я вылетел. В Израиль я прилетел в пять часов утра 14 августа, за три часа до похорон. Все это казалось кошмаром, мне хотелось проснуться. Когда тело матери опускали в могилу, сквозь невыразимое чувство я думал о фатальности слова «никогда». На кладбище оно звучит иначе.