Елизавета Бута - Душегуб. История серийного убийцы Михасевича

К середине 1930-х годов коллективизация была завершена, а с «кулаками» было покончено. Строго говоря, деревня Козуличи вышла из этого периода с наименьшими потерями. Нескольких людей запытали до смерти, еще несколько человек отправились в лагерь, а кое-кто умер от голода. И все же большая часть деревни выжила, ну а жертвы есть у любой эпохи.

Михаил Жавнерович окончил школу, отработал пару лет формовщиком-литейщиком на заводе и отправился служить в армию, имея четкое представление о том, чем он хочет заниматься в будущем. Он хотел служить в органах, искать преступников и ограждать от них общество. Ему хотелось быть главным человеком в деревне, быть тем, кого все боятся и уважают, а служба в органах давала такую возможность. Он благополучно вернулся из армии на излете 1940 года, когда сумерки над БССР уже сгущались. Никто не мог предположить, что именно 22 июня 1941 года начнется война, но о том, что эта война будет, говорили часто.

Где был Михаил Жавнерович в период с 1941 по 1943 год, неизвестно, но на фронт он не попал. Только в июне 1943 года, когда БССР была освобождена от немецких захватчиков, он оказался в отряде имени В. Чкалова Первой минской партизанской бригады под руководством М. М. Непринцева. Впоследствии всякий раз, когда речь заходила о том, где Михаил Жавнерович был в начале войны, с лица прокурора моментально слетала привычная самодовольная, но располагающая полуулыбка, он приближался к собеседнику настолько близко, чтобы интервьюер начинал чувствовать себя некомфортно, а потом спрашивал:

– На что вы сейчас намекаете, позвольте спросить? У меня медаль Партизана Отечественной войны Первой степени есть, вы думаете, ее просто так дают?

Медаль за партизанскую деятельность Михаил Кузьмич действительно получил, что и значилось в наградном листе. Спустя время кто-то выправил в наградном листе пункт, в котором указываются годы службы в отряде, но в те годы никому уже не пришло бы в голову задавать неудобные вопросы «Белорусскому Мегрэ». Ходили слухи, что Михаил Жавнерович был в плену у немцев, что вполне походило на правду, так как БССР в начале войны была практически полностью оккупирована, но в те годы никто бы никогда не признался, что был в плену.

В 1944 году Михаил Жавнерович в свои неполных 25 лет выглядел на все сорок. У него уже был цепкий и холодный взгляд профессионального следователя, которым он подмечал мельчайшие детали и нестыковки в показаниях. В его волосах появилась первая седина, а на лице – характерные для куда более серьезного возраста заломы. Впрочем, на службе в партизанском отряде он научился маскировать эти приметы фронта смехом. Чем в более экстремальную ситуацию попадает человек, тем чаще он начинает шутить. Это помогает не только адаптироваться в ситуации, но и защищает всех вокруг. Если ты не способен сейчас шутить, то по крайней мере ты можешь услышать историю товарища, и это спасет тебя от нервного срыва. Михаил научился гениально переворачивать любую фразу так, чтобы она звучала как шутка. Он мог самую ужасную новость рассказать так, что все вокруг начинали хохотать. Учитывая спокойную, размеренную и ироничную манеру говорить, Михаил был просто незаменим сначала в партизанском отряде, а затем и в прокуратуре, куда его взяли благодаря медали за партизанскую деятельность. Эта бумага служила ему охранной грамотой еще долгие годы, но о военном времени он предпочитал не вспоминать. Большинство людей относились к этому с пониманием. Зачем ворошить воспоминания, которым нет места в мирной жизни? Никто не хотел помнить. Причем если в первые месяцы после освобождения БССР все ликовали в преддверии светлого будущего, которое вот-вот наступит, то потом этот восторг уступил место осознанию того, что теперь нужно заново учиться жить, причем жить по-другому, по законам мирного времени. К этому многие были не готовы.

Нужно было срочно закручивать гайки, разгонять сложившиеся за годы войны банды прятавшихся в лесах преступников, городских беспризорников и мелких воришек, требовалось как-то напугать людей, призвать их к порядку, но в органах внутренних дел по понятным причинам остро не хватало людей. Война забрала огромный процент мужчин, но даже из тех, кто вернулся с фронта, было очень мало людей, способных продолжить оперативно-следственную работу. В прокуратуру и милицию стали брать вчерашних детей семнадцати-восемнадцати лет, без юридического образования и с весьма смутными представлениями о том, как расследовать преступления. Михаил Жавнерович на этом фоне выгодно выделялся. Он еще способен был чему-то научиться, но уже успел утратить острое желание изменить мир, которое присуще людям, еще не успевшим справить свое двадцатилетие. Молодой, но уже имеющий свои представления о жизни, с цепким взглядом, но умеющий быть обаятельным, он моментально пришелся по душе в Прокуратуре БССР в Минске.