Елизавета Бута - Душегуб. История серийного убийцы Михасевича

1985 г. Минск

– Поедешь работать в какое-нибудь гиблое место, пусть там тебя слушают, – прокурор резко захлопнул папку с очередной жалобой на следователя по особо важным делам Николая Игнатовича.

Такие жалобы прокурору приходилось читать каждый день, и фамилия Игнатовича в них звучала слишком часто. Когда-то подающий большие надежды следователь так и не нашел способа взаимодействовать с системой. Как так вышло, что ответственный, въедливый и принципиальный Игнатович превратился в источник вечной головной боли Прокуратуры БССР? Пожалуй, даже сам следователь не смог бы ответить на этот вопрос. То и дело кто-то сверху предлагал повысить его по службе, но Игнатович, кажется, специально делал все возможное, чтобы не получить новую должность. После того как он перешел на службу в Генеральную Прокуратуру, его регулярно посылали в различные командировки, из которых он приезжал, обычно нажив себе пару или тройку новых врагов.

– Потому что все должно быть по закону, – терпеливо и спокойно говорил он в ответ на любую претензию.

Начальство решило винить в плохом характере следователя сомнительное начало его карьеры на должности адвоката. Проработав несколько лет участковым и оперативником, он поступил на юрфак БГУ. Любопытно, кстати, что поступил он туда на общих основаниях, так как ему не удалось добиться от начальства направления, которое бы существенно могло облегчить процесс поступления.

После получения диплома, естественно с отличием, его отправили работать на несуществующую должность в несуществующее место. Три года по распределению он проработал адвокатом в поселке Бешенковичи. Все это время он помогал жителям деревни писать жалобы в облисполком на соседей, составлять заявления о разводе и, в редких случаях, консультировал несчастных матерей, когда их дети попадались на воровстве деталей с завода или яблок из совхоза. Как он ни старался, помочь таким матерям он не мог, и ему оставалось только растерянно наблюдать за тем, как плачут эти женщины, ерзая на неудобном казенном стуле в сельской юридической консультации. Николай не знал, как себя вести в таких случаях. Утешать он не умел, он умел помогать, составлять прошения о пересмотре дела, о помиловании, об отправке дела на доследование, но все это почти в ста процентах случаев не давало никакого эффекта. В лучшем случае удавалось скостить пару лет. А женщины продолжали приходить и плакать, потому что, несмотря на тяжелый взгляд из-под бровей, каменное выражение лица и топорный казенный язык, женщины видели, что ему не все равно. И похоже, Игнатович был единственным человеком в их жизни, которому было не все равно.

Каким образом ему удалось добиться ссылки в Бешенковичи да еще на должность адвоката, никто так и не сказал, но, зная его характер, предположить было несложно. В очередной раз сказал, что «тут все одни идиоты», в какой-нибудь особенно изощренной форме.

Игнатович, кажется, даже не понимал, что, устраивая все эти дополнительные проверки, экстренные совещания и экспертизы, он просто в более деликатной, а следовательно, и в более обидной форме говорит всегда одно и то же: «Все вы тут одни идиоты, только я один умный и знаю, как должно быть по закону». Возможно, следователь и не имел этого в виду, когда устраивал очередную проверку, но все воспринимали это именно так. Проигнорировать грамотно составленную бумагу было нельзя, но вот устроить массу проблем человеку, который ее составил, было вполне под силу любому, даже самому незаметному и незначительному начальнику.

Раз за разом, независимо от результатов проверок, он оказывался в очередной ссылке в медвежьем углу на пару лет, пока вдруг кто-то не замечал его въедливую настойчивость и педантичность и не начинал проталкивать вверх по карьерной лестнице.

За несколько лет службы в прокуратуре он проработал, кажется, во всех подразделениях, пока не был направлен в отдел по особо тяжким преступлениям, самый почетный и уважаемый отдел, по мнению самого отдела. Теперь Игнатович занимался тем, что ему действительно было интересно: громкими и резонансными делами, которые можно было отправлять на доследование, а иногда даже удавалось добиться пересмотра приговора.