Литт Вун Лонг - Путь через лес. О грибах и скорби

Кажется, после церемонии прощания я обессилела окончательно, словно впала в кому. После того как всё, о чем нужно было позаботиться, сделано, после того как люди, собравшиеся со всех уголков света, разъехались по домам, после того как цветы завяли и телефон умолк, остаешься в квартире один на один с печальными мыслями. Тогда-то я и поняла, что Эйольф не вернется с работы уже никогда.

Я добровольно отправилась во внутреннее изгнание. Скорбь разрослась и поглотила всю мою жизнь. Я погрязла в трясине тоски: просыпалась по утрам, но не хотела вставать. Я видела мир лишь через призму потери и боли. Спрятаться и переждать всё это мне было негде. Можно было рыдать и выть сколько душе угодно, но всё без результата, ответа не было. Я лежала на подушке Эйольфа. Над районом Фагерборг висела мертвая тишина.

Огромная часть моей жизни была безвозвратно утрачена. Измученная смертью, подобно Орфею, я не могла найти однозначного ответа на вопрос: что мне делать без Эйольфа?

Всё, что казалось мне надежным, нерушимым, превращалось в легкие, как перышко, мыльные пузыри, медленно уплывающие из виду. Я превратилась в легчайший мячик для пинг-понга, который выбросили в открытое море, где его теперь из стороны в сторону швыряли высокие волны. Скорбь — штормовое, переменчивое море, где ты тонешь без малейшей надежды на спасательный круг. Силы, рвущиеся и бушующие внутри, застали меня врасплох.

Люди говорят, жизнь продолжается. Почему они раз за разом повторяют это, хотя их слова совсем не утешают? Прежде чем допустить хотя бы одну мысль о том, чтобы «двигаться дальше», придется принять, что кошмарный сон на самом деле оказался явью и полнейшая абсурдность сложившейся ситуации — отныне часть твоей жизни. Как постичь непостижимое?

Я скучала по старой жизни. Существует ли кнопка, нажав на которую, можно было бы обернуть время вспять?

Я знаю, что жизнь нужно выстраивать с нуля. Для этого необходимо перетерпеть боль и найти в существовании новый смысл, вот только как это сделать? К тому же передо мной как перед иностранкой, приехавшей в страну из-за норвежца, встал вопрос: оставаться ли здесь?

Из всех чувств дикое смятение — худшее. Отчаяние и безумие сменяют друг друга так быстро, что всё превращается в серую мешанину. Долина смятения пуста и бесплодна. Дорога, лежащая передо мной, безжалостна. Ждет ли на той стороне цель? Указателей не различить. Солнце палит изо всех сил, а моя ноша тяжела, точно свинец. Скорбь невыносима. Здесь нет ни деревьев, ни тени. Только острые камни. Один-единственный раз я позавидовала верующим. Быть может, они быстрее находят смысл в смерти, которая в противном случае кажется совершенно бессмысленной? Быть может, вера в вечную жизнь позволяет легче принять телесную смерть?

Свои соболезнования и сопереживания выражают многие. Я окружена хорошими друзьями, но они не могут принять на себя мое бремя. И хотя по Эйольфу горюют многие, моя скорбь принадлежит только мне и никому больше. Сложно вновь привыкнуть к обычному течению жизни после того, как она нанесла столь сокрушительный удар. Превратить удушающую скорбь в боль, с которой можно жить, я должна самостоятельно. Возвращать жизнь в прежнее русло мне предстоит собственными усилиями.

Сделать нужно всего лишь одно — начать идти, переставляя одну ногу за другой, подобно странствующему паломнику из стародавних времена. Жизнь стоит на месте, хоть я и двигаюсь. Время течет одновременно быстро и медленно. Оно может тянуться, как переход через пустыню Гоби, а может пролетать в мгновение ока. Я таю, как река, впадающая в море. Я остаюсь прежней, но вместе с тем меняюсь и не могу описать это словами. Кто я теперь? Я не могу жить как раньше, но и какой должна быть моя новая жизнь, не знаю. Если честно, я не знаю, чего ищу.

Эйольф был мастером шутить и дурачиться, он всегда смешил меня. Смогу ли я когда-нибудь еще засмеяться?

С ним я всегда становилась лучше. Теперь ответственность за самосовершенствование полностью легла на мои плечи. В том, что я буду нравиться себе, как раньше, уверенности у меня не было.

Так началась моя жизнь без Эйольфа. Смерть любимого человека вторглась в мою жизнь и изменила ее ход, хотелось мне того или нет.

Когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что мой «труд скорби» после смерти Эйольфа в чем-то похож на традиционную полевую работу антропологов — специалисты живут вместе со своими информантами из местного населения, чтобы лучше понять мир и культуру с точки зрения последних. Первый этап полевых работ хаотичен, ведь многое кажется непонятным, и можно быстро запутаться в многочисленных, на первый взгляд противоречащих друг другу впечатлениях и свидетельствах. Антрополог должен постоянно развивать, проверять и видоизменять рабочие гипотезы о том, что изначально представляется неясным, до тех пор, пока всё не встанет на свои места.