Array Сборник - Хрущёв и Насер. Из истории советско-египетских отношений. Документы и материалы. 1958–1964

Из этого письма было ясно:

1. Что Советский Союз не готов вступать в мировую войну.

2. Что на основании этого Советский Союз не может вмешаться военными силами и даже посылкой добровольцев.

3. Что самое большее, что он может сделать, чтобы помочь нам, это послать нам некоторое снаряжение и с ним некоторых специалистов.

Я заверяю Вас, господин Премьер-Министр, что я достойным образом оценил это письмо, и мне в голову не приходило даже в условиях той мрачной для нашей родины обстановки побуждать вас к чему-либо большему, чем то, что вы считали возможным.

Все, что я сделал, – и я позволю себе открыть Вам эту тайну сейчас, это то, что я изъял это письмо из досье, в котором оно находилось, и положил его к себе в карман, потому что я не хотел, чтобы его прочитал кто-либо, чей интеллект мог бы взволноваться после прочтения его.

Это письмо находилось у меня в кармане до тех пор, пока не кончилась война, и лишь тогда я приказал вернуть его на место в досье, как один из государственных документов и исторических свидетельств.

Я по-прежнему считаю, что этот документ – большая честь для нас, поскольку он является лучшим свидетельством того, что мы воевали одни на поле битвы и понимали также, что мы и останемся одни.

Вы, господин Премьер-Министр, очевидно, понимаете, что советское предупреждение, значение которого никто не может отрицать, Москва сделала неожиданно для нас через 9 дней после начала агрессии. Все эти дни мы были одни на поле битвы и могли бы к тому времени потерять нашу решимость; отчаяние могло бы овладеть нами и могло бы случиться, господин Премьер-Министр, что мы бы капитулировали перед внезапно напавшими на нас тремя государствами, среди которых были две великие державы. Мы могли бы капитулировать через два или три дня, или через неделю, наконец, утром того самого дня, когда Москва сделала своё предупреждение. А какой успех могло бы иметь предупреждение, господин Премьер-Министр, если бы к этому моменту всё было уже кончено.

Следовательно, дело, в сущности, было не только в том, что египетский народ воевал один, и не только в том, что он знал, что останется один, но всё – до момента советского предупреждения, которое было сделано через девять дней после начала битвы, – всё зависело от стойкости этого народа, его готовности идти на жертвы и, наконец, от его решимости упорствовать.

И всё же мы были восхищены советским предупреждением и его действием и не уставали говорить о нём с признательностью и благодарностью.

Наше восхищение воздействием этого предупреждения явилось одной из причин того, что после агрессии мы подверглись ожесточённой кампании, когда нас обвиняли в том, что мы забыли позицию, занятую Объединёнными Нациями, забыли роль, которую сыграла совесть мира в деле прекращения агрессии.

Что же касается тех заявлений относительно агрессии, которые вызвали Вашу неблагоприятную реакцию, то причина их появления заключалась в том, что многие радиостанции, говорящие от вашего имени, а также газеты, выходящие в Вашей стране, начали в разгар полемики между нами и сирийской коммунистической партией приписывать все заслуги этому предупреждению и изображать дело таким образом, при котором создавалось впечатление, что египетский народ не воевал, сирийский народ не поднимался, арабские народы были безразличны, что все они спокойно сидели, ожидая, когда их спасёт это предупреждение.

Я считал своим долгом поставить всё на своё место, восстановить правду и отметить действительную роль нашего народа, который был настоящей и притом единственной армией на поле битвы. Я не считаю возможным отрицать эту истину, как не считаю возможным преуменьшать её значение или игнорировать её.

Что касается разговора в этой связи о роли Аллаха в битве и содержащегося в Вашем послании вопроса – а он повторялся ещё до Вашего послания в некоторых ваших радиопередачах – вопроса о том, что же сделал Аллах, и что сделал Советский Союз, то я позволю себе сказать, что мы не отделяем роль, которую в нашей битве играл Аллах, от роли, которую играли мы сами, потому что мы глубоко верим в то, что дух Аллаха в наших сердцах укреплял нашу решимость и придавал нам силы.

Это, господин Премьер-Министр, – не попытка проповедовать религию, это – попытка показать, что одни только материальные критерии бывают во многих случаях недостаточными для оценки событий.

Если бы во время агрессии были применены одни только материальные критерии, то нам нужно было бы капитулировать, а не сопротивляться, ибо как мог бы маленький народ, если бы он не руководствовался при этом также духовными критериями, решиться на сопротивление двум великим державам, а с ними и третьему государству из числа их марионеток, которые шли на нас со всех сторон и закрыли наши выходы к морю, причём их флот неизбежно должен был закрыть их; их авиация господствовала в воздухе, причём она неизбежно должна была господствовать в воздухе, и, как Вы помните, сведения, имевшиеся в то время у вас, подтверждали – причём об этом говорилось и в ваших радиопередачах того времени, – что в воздушных операциях противника против нас участвовало более тысячи пятисот самолётов.