Виктор Серж - От революции к тоталитаризму - Воспоминания революционера

Поразительнейшая вещь, показывающая, сколь глубоки были социальные и психологические (это едино) истоки силы революции, — такое же «чудо» произошло одновременно на всех фронтах гражданской войны, хотя ситуация в конце октября — начале ноября повсюду казалась одинаково безнадежной. В момент битвы на Пулковских высотах генерал Деникин был разбит красной кавалерией под Воронежем. 14 ноября «верховный правитель» адмирал Колчак потерял свою столицу Омск в Западной Сибири. Мы были спасены. Белые заплатили полным разгромом за свою капитальную ошибку, за то, что они всюду восстанавливали триединую власть генералов, высшего духовенства и помещиков. Безграничное доверие к большевикам было восстановлено. Я вспоминаю слова Мазина, сказанные в дни жестокого голода, когда мы видели падающих на улицах стариков, сжимавших в исхудалых пальцах металлические кастрюльки. «Все — таки мы, — сказал он, — величайшая сила на свете. Только мы несем миру новые принципы справедливости и разумной организации труда. В этой нахлебавшейся войны Европе, где никто больше не хочет воевать, мы одни смогли создать целые армии, завтра мы сможем вести по — настоящему справедливые войны. Их карточный домик рухнет; чем дольше он простоит, тем больше будет нищеты и крови». Мы называли «карточным домиком» Версальский договор, подписанный в июне 1919 года.

Вместе с Максимом Горьким, историком П. Е. Щеголевым и ветераном Народной воли Новорусским мы создали первый музей революции. Зиновьев выделил нам значительную часть Зимнего дворца. По правде говоря, как и большинство партийных руководителей, он хотел бы сделать из него музей Большевистской пропаганды, но, заботясь о привлечении революционных интеллигентов и не лишенный, очевидно, исследовательской жилки, он разрешил нам начать честно. Я продолжал изучать архивы охранки. Пугающие документы, обнаруженные мной, представляли особый психологический интерес; но еще большим был, возможно, интерес практический. В первый раз весь полицейский репрессивный механизм империи попал в руки революционеров. Знакомство с этими документами могло дать зарубежным борцам полезные сведения; несмотря на энтузиазм и сознание своей правоты, у нас не было уверенности, что реакция однажды не одержит верх. Мы скорее верили в противоположное: считалось общепринятым, и Ленин не раз повторял, что отсталая (в индустриальном плане) аграрная Россия не могла найти в себе средства для установления долговременного социализма; следовательно, мы будем рано или поздно побеждены, если европейская социалистическая революция, или, по меньшей мере, центральноевропейская, не подведет под социализм бесконечно более широкую и жизненную основу. Наконец, мы знали, что среди нас действуют старые агенты — провокаторы, в большинстве своем готовые вернуться к прежней, губительной для нас службе на стороне контрреволюции.

В первые дни Февральской революции 1917 года петроградский дворец правосудия сгорел. Нам было известно, что уничтожение его архивов, антропометрической картотеки и секретного хранилища было делом рук как воровского мира, заинтересованного в том, чтобы эти документы исчезли, так и агентов — провокаторов. В Кронштадте «революционер» и одновременно провокатор захватил архивы службы безопасности и сжег их. В секретном фонде охранки содержалось от тридцати до сорока тысяч досье агентов, действовавших за последние двадцать лет. Просто подсчитав вероятное количество естественных смертей, различных выбытий и учитывая около 3 тысяч разоблаченных благодаря кропотливому труду архивистов, мы могли предположить, что несколько тысяч бывших тайных агентов продолжали действовать в революционных событиях: по меньшей мере, пять тысяч, как утверждал историк Щеголев, рассказавший мне о случае, произошедшем в одном поволжском городе. Комиссия, в которую входили известные члены партий левого спектра, допрашивала высокопоставленных чинов имперской полиции, в частности, о провокаторстве. Глава политического сыска извинился, что не может назвать двух своих бывших агентов, так как они входят в состав данной комиссии. Он предпочел бы, чтобы эти господа, подчинившись голосу своей совести, назвали себя сами! И два «революционера» в смущении встали. Бывшие тайные агенты, участвующие в политической жизни, без малейших угрызений совести притворяясь испытанными революционерами, были заинтересованы в том, чтобы примкнуть к правящей партии, и им оказалось нетрудно занять высокие посты. Они играли в режиме определенную роль; мы догадывались, что некоторые должны были действовать по принципу «чем хуже, тем лучшем, провоцировать эксцессы и недоверие. Разоблачить их было крайне трудно. Обычно в делах имелись только клички, и нужно было внимательно сопоставлять факты, чтобы провести идентификацию. Например, в 1912 году в революционных организациях Москвы, которые отнюдь не были массовыми, насчитывалось 55 агентов — провокаторов, из них 17 эсеров, 20 социал — демократов (большевиков и меньшевиков), 3 анархиста, 11 студентов, несколько либералов. Малиновский, лидер большевистской фракции в Думе, глашатай Ленина, тоже был провокатором; руководитель боевой организации партии социалистов — революционеров, член центрального комитета этой партии Евно Азеф являлся агентом охранки в период, когда совершались наиболее громкие террористические акты (с 1903 по 1908 годы). Добавлю еще, что к 1930 году было разоблачено еще несколько агентов — провокаторов из числа ленинградских руководителей! Я нашел необычное незашифрованное досье № 378 на Юлию Орестовну Серову, жену большевистского депутата II Государственной Думы, известного деятеля, расстрелянного в 1918 году в Чите. Послужной список Серовой, приведенный в докладе министру, показывал, что она выдавала склады оружия и литературы, содействовала аресту Рыкова, Каменева и многих других, долго шпионила за партийными комитетами. В конце концов, оказавшись под подозрением и отстраненная от дел, она в феврале 1917 года, за несколько недель до падения самодержавия, написала начальнику тайной полиции, что «перед надвигающимися большими событиями» она просит вернуть ее на службу, сообщала, что вышла замуж за большевика и готова снова работать! Письмо показывало ее как женщину практичную, умную, усердную, жадную до денег, возможно, истеричку. Как — то вечером с друзьями за чаем мы обсуждали этот психологический случай. Вдруг одна старая активистка, возмутившись, поднялась: «Серова? Но я недавно встретила ее в городе! Она действительно вновь вышла замуж за товарища с Выборгской стороны!» Серова была арестована и расстреляна.