Мой ГУЛАГ. Личная история

Большинство фильмов я снимаю со своим любимым человеком Василием Богатовым. Он в это время учился на режиссера-документалиста вместе с руководителем проекта «Мой ГУЛАГ» Людмилой Садовниковой. Она позвала его в Музей истории ГУЛАГа, я была «довеском». Так мы и начали работать.

Особенность съемок для проекта «Мой ГУЛАГ» заключается в том, что обычно все режиссеры снимают сидящего за столом человека, рассказывающего свою историю.

Для кино это маловато, потому что кино — это не радио, не текст. В таком формате остается надеяться только на героя, что он будет харизматичен, интересен, трагичен, будет обладать какой-то невероятной энергией или внутренним конфликтом.

Семен Виленский в этом смысле был очень хорошим героем. Помню, когда мы приехали на съемки, нам выделили ровно час и попросили не выходить за рамки этого времени, так как Семен Самуилович очень плохо себя чувствовал. Мы были согласны на все, потому что Виленский тогда уже не давал интервью, он разбирал свои архивы вместе с его помощницей — журналистом «Радио Свобода» Катей Лушниковой.

Виленский уже практически ничего не слышал, говорил тихо. Он сидел в маленькой комнате, мы кое-как поставили камеру. Думаю, именно сложные условия как раз и создали необходимую для фильма атмосферу. Ну, и само собой — сам герой. Это история невероятного интеллектуала, оказавшегося в пыточной тюрьме, в невыносимых условиях государственной репрессивной системы.

Когда я задавала ему вопросы, я понимала, что он отвечает не мне как режиссеру, он отвечает куда-то в вечность, он уже смотрит на себя из другой точки. Это была уникальная и интересная беседа. Семен Самуилович умер через неделю после нашей встречи. Наши съемки были последними в его жизни.

В проекте «Мой ГУЛАГ» люди говорят о боли, и эта боль выходит в другое пространство. Мы фиксируем это на наши камеры. Количество этих рассказов огромное. Когда-нибудь эти истории и документы обретут политическую силу для того, чтобы никто больше не страдал от государственной репрессивной системы.

В своей работе с российской тюремной системой я впервые столкнулся из-за дела Pussy Riot . Тогда я и моя подруга Таисия Круговых близко общались с Надеждой Толоконниковой, Марией Алехиной и Екатериной Самуцевич. После их ареста мы активно участвовали в кампании в их поддержку. В своих публичных выступлениях во время процесса девушки часто ссылались на опыт советских диссидентов и обнародовали информацию, обычно тщательно скрываемую в колониях. Я ездил к Pussy Riot , одно время у нас был постоянный «лагерь» поддержки. Мы жили практически у стен мордовских колоний (бывшего знаменитого Дубравлага).

Потом мы с Тасей ежемесячно посещали Можайскую колонию для несовершеннолетних, где занимались с детьми кино и анимацией и помогали им делать фильмы. Так тюремная тема стала частью моей профессиональной жизни.

В какой-то момент нас пригласили снимать для «Мемориала», делать ролики для «Возвращения имен», про Катынь, Медное, Сандармох и другие захоронения. Для меня это стало своего рода исследованием корней той системы, с которой мы уже сталкивались. Вскоре я встретился с руководителем проекта «Мой ГУЛАГ» Людмилой Садовниковой, с которой мы раньше вместе учились, и она предложила мне работать в ее проекте.

Работая над фильмами для «Моего ГУЛАГа», я вижу перед собой человека и понимаю, как повлияла на него та репрессивная система, при которой он жил.

Когда мы снимали Семена Виленского, я увидел, что передо мной — ожившая скульптура Коненкова, и почувствовал, что прикасаюсь к истории и она проходит сквозь кончики моих пальцев. Ради таких ощущений, наверное, я и работаю в проекте «Мой ГУЛАГ».

Интервью с Виленским оказалось последним в его жизни. То, как Семен Самуилович говорил и выглядел, невозможно забыть.

Он сидел с закрытыми глазами и говорил очень тихо и неторопливо, как будто он не совсем здесь и сейчас, как будто он был уже вне времени.

Очень жалею, что продолжение нашего интервью не состоялось.

Когда мы снимали интервью с Анной Заводовой, мне запомнился такой эпизод. Кажется, когда она уже сидела под следствием, к ней во сне явился Сталин. Он въехал в окно на кресле и стал говорить о том, как много хорошего сделал он для простого народа, для рабочих, а Анна — против него. После съемки именно в этом месте я обнаружил брак: автофокус камеры быстро дергался. Я не верю в сверхъестественное, но это совпадение забавное. Сама Анна Николаевна невероятно хорошо выглядела для своих лет. Как будто следствие, годы лагерей на ней не сказались.