Владимир Коммунаров - Валерий Попенченко

Голос Валеры звучал взволнованно, даже привычное легкое грассирование слышалось больше обычного, его состояние невольно передавалось и мне.

Не раз приходилось мне участвовать в задержании судов-нарушителей, особенно на Курилах, прыгать на ходу с бака или с юта на крутой океанской волне, когда борт корабля порой зависал над судном высотой чуть ли не в два этажа… Малейшая оплошность, ошибка в глазомере и такой прыжок мог оказаться последним.

Море есть море. У него свои законы. Но есть и законы границы, которые не вписываются даже в законы моря, и самое святое для каждого пограничника слово — «надо»!

Об этом думал я, слушая взволнованный рассказ Валерия. Вспоминал я и своих однополчан, размышлял о преемственности боевых традиций, Не в первый раз старался глубже понять, осмыслить истоки подвигов моряков-пограничников всех поколений, которые, не помышляя о славе, хорошо служили, работали и, когда пришла беда, храбро воевали. Преемственность поколений и боевых традиций становится особенно зримой, когда держишь в руках бесценные реликвии: исторические формуляры и вахтенные журналы ушедших на вечный покой старых кораблей, видишь лаконичные записи боевых дел экипажей, которые вели корабельные летописцы, не думая о том, что они фактически пишут историю подвига. И мне невольно вспомнилась боевая хроника первого «Бриллианта» и его последняя героическая страница — его шаг в бессмертие, когда экипаж корабля в ночь на 24 сентября 1944 года ценой жизни спас головной транспорт «Революционер».

Когда слушаешь рассказы очевидцев, читаешь документы, еще раз убеждаешься, что нельзя стать хорошим моряком, если не примешь на свои плечи груз, который до тебя несли другие, если не пойдешь дальше их…

А в ту памятную баковскую ночь я слушал Валерия и ясно видел перед собой открытое скуластое лицо курсанта-стажера, жесткий, упрямый сосредоточенный взгляд перед его первым «пограничным» прыжком… И то, что рассказывал Валерий, я видел как наяву.

Бросок, прыжок, акробатический трюк? Трудно сказать. В воздухе шквальный ветер, который пытается опрокинуть человека, лишившегося опоры. Палуба «нарушителя», высоко вздыбившись на очередной волне, вдруг начинает проваливаться вниз. Расстояние до цели прыжка увеличивается. Но тут вновь начинает стремительно приближаться, и скорость падения, нарушая все физики, увеличивается с неимоверной быстротой навстречу летящему матросу. До боли в руках он сжимает автомат и первое, что мелькает в его сознании, — не потерять равновесия, не оступиться. Ведь сама цель, кажется, уходит то вправо, то влево, то рвется вперед, то назад. Качка неистовствует. А матрос, прыгнув, уловил один-единственный момент для такого прыжка, должен, не теряя из виду все, что происходит на «нарушителе» быть готовым и к досмотру, и к бою, и к рукопашной…

Вот что значит этот прыжок.

— Действуйте, товарищ курсант, только осторожно! — сказал тогда командир.

Борт корабля высоко поднялся на гребне волны. И в этот момент белой вспышкой мелькнула роба курсанта. Мотор смолк. Корабль, освещая «нарушителя» прожектором, лег в дрейф…

Забрезжил мутный полярный рассвет. Операция закончена. Шторм стихал. Усталые, но удовлетворенные тем, что работали на славу, матросы выстроились на юте. Командир корабля Сергей Александрович Кротов после разбора задержания объявил благодарность особо отличившимся старшинам и матросам. Среди них был и курсант Валерий Попенченко.

Не знали моряки, да и не мечтал тогда сам Валерий, что через семь лет космонавт-четыре, будущий президент Федерации бокса СССР Павел Попович назовет комсорга сборной СССР Валерия Попенченко самым смелым боксером XV чемпионата Европы…

Но все это будет потом, а тогда, помню, Валерий, рассказывая, даже привстал от волнения.

— Старый боцман, — продолжал Валерий, — потом подошел ко мне в хлопнул по плечу своей лапищей, которой, пожалуй, позавидует наш тяжеловес Вадим Емельянов.

«Молодец, — говорит, — салажонок, боевой счет открыл, это тебе не в боксе твоем варежками махать. Тут, брат, дело сурьезное!..»

В общем, счастлив я был в тот день… Ведь пойми, это была моя первая в жизни благодарность на грани це, причем на таком корабле, как «Бриллиант»! Я до сих пор горжусь этим…

Мы помолчали. Валерий прилег, долго ворочался на койке, потом затих. Но я чувствовал, что он не спит, ду мает о чем-то своем.

— Вот жаль, — тихо сказал Валерий, без предисловий переходя на волнующую его тему, — что Григория Филипповича со мной не пустили. Спокойнее был бы я, не заводился бы в бою. Другим неважно, кто секундирует. А я не могу. Привык. Стоит Кусикьянц в углу, мы работаем по заранее составленной схеме, а в день боя — по записке, в которой подробно изложен тактический план. Его каракули лишь один я разбираю, а он злится, ворчит, когда я не сразу схватываю дух его указаний… Говорят, по почерку можно судить о характере человека. Графологи ведь угадывают. У меня тоже почерк не ахти какой, порой сам еле разбираюсь. Вот и на ринге у нас, видимо, тот же почерк, который никак не расшифруют ни противник, ни его тренер.