Виталий Степанов - Под ветрами степными

Не отрываясь от журнала, я еще раз мельком взглянул на класс, чтобы проверить свои подозрения. И точно: Игорь уже поднял руку и смотрит на меня. Наморщил лоб, а в глазах у него — веселые чертики.

Я пытаюсь нахмуриться, сделать вид, что ничего не замечаю, но сегодня очень трудно делать это. Может быть, потому, что за окнами — весенняя капель и тревожно и радостно схватывает сердце, когда смотришь на залитые солнцем молодые тополя, протянувшие в ослепительно синее небо свои нежно-зеленые, будто светящиеся изнутри, ветви. Это один из тех дней, когда очень хочется закрыть журнал, отложить его в сторону и просто так поговорить с мальчишками и девчонками о жизни.

— Что у тебя, Игорь? — возможно серьезнее спрашиваю я старосту.

Он встает, пробует, хорошо ли еще держится крышка парты.

— Мы, в смысле едущие… — начинает он. Все с напряженным вниманием, не отрываясь, смотрят на него. — Мы решили задать вам один вопрос: поедете ли вы с нами?

Игорь садится, и теперь все — едущие, колеблющиеся и неедущие — с таким же напряженным вниманием смотрят на меня. И Женька, который всегда любит задавать каверзные вопросы, смотрит, как мне кажется, торжествующе.

Честно говоря, все эти дни я ожидал такого вопроса. И был бы, наверное, просто очень несчастлив, если бы он так и не был мне задан.

Но теперь… Мне хочется сказать им, моим мальчишкам и девчонкам, к которым я страшно привык, приблизительно вот что: «Неужели вы серьезно считаете, что огорошили меня своим вопросом? Вы глубоко заблуждаетесь! Хотя я вам ничего не говорил, но уже сто раз думал над этим. Мне очень хочется ехать с вами, и я завидую вашим планам и всему, что вам предстоит увидеть и пережить на целине». Но я не говорю этого, потому что сомневаюсь, вполне ли педагогично так говорить. Просто спрашиваю Игоря и всех едущих, что же я буду делать там, в совхозе, если поеду.

Видимо, мой вопрос гораздо сложнее того вопроса, который был задан мне. Я мог бы, пожалуй, торжествовать, что так удачно вышел из положения и поставил всех в тупик, если бы мне самому не было интересно, что же они мне ответят. Интересно, потому что в глубине души я знал, что сколько бы я ни сомневался, я обязательно поеду вместе с ними. Я знал, что мне необходимо ехать. Я чувствовал, что еще очень нужен им, моим ребятам, хотя, может быть, они сами из гордости никогда бы не признались в этом в открытую.

Но ничего такого я, конечно, не сказал. Сказал только, что до первого сентября, пока у меня будет отпуск, поработаю вместе с ними. А дальше — само время покажет, как быть. Вполне вероятно, что уже к тому времени никаких классных руководителей им не понадобится.

Директор Краснодарского совхоза, узнав о намерении ребят, пообещал в ближайшее время организовать для них экскурсию на целину: пусть сами заранее посмотрят, где будут жить и работать.

Самодеятельность усилила подготовку сцен из «Клопа» и «Бани» Маяковского. Весь сбор от предстоящего спектакля должен был целиком пойти на приобретение вещей первой необходимости для новоселов.

В пьесах участвовали почти все едущие, если не считать Щукина и Рябова. Щукин играл Присыпкина в «Клопе», Рябов — изобретателя Чудакова в «Бане». Игорь Беликов, спокойный, сильный, широкоплечий, был замечательным Слесарем.

С тех пор как Николай Щукин категорически отказался ехать, сцена изгнания Присыпкина из рабочего общежития стала идти гораздо энергичнее. Игорь — Слесарь с таким искренним чувством хватал Щукина — Присыпкина за шиворот и норовил помочь себе коленкой, что его партнер стал убегать со сцены несколько раньше, чем это было предусмотрено Маяковским.

Николай жаловался мне, а Игорь, усмехаясь, оправдывался:

— Я ж из него хочу человека сделать!

Хорошо получался у Рябова Чудаков. Видимо, Женьке нравились глубокое бескорыстие и устремленность в будущее его героя. Надо сказать, что я всегда удивлялся, как Женя находит время участвовать в самодеятельности. Почти все домашнее хозяйство лежало на нем. Два раза в неделю он бегал на другой конец села в МТС на курсы токарей, в школе занимался в кружке трактористов и еще ходил в спортивную секцию.

Последнее время Рябов замкнулся, и мне казалось, что в нем идет мучительная борьба с самим собой: ехать вместе со всеми или поступать в институт? И вдруг произошло совсем неожиданное и непонятное: он сорвал репетицию. Все собрались в литературном кабинете, надо было начинать первую сцену, но Рябова не было. Подождали, послали Мацнева искать его. Толик сообщил, что Женька преспокойно играет в баскетбол и отказывается прийти на репетицию под тем предлогом, что у него, Рябова, сегодня спортивный день. Все были возмущены, но еще раз отправили Мацнева звать его: может, человек опомнится! Он просил передать, чтобы больше за ним не ходили. Я объявил, что репетиция сорвана по вине Рябова, и отпустил всех домой.