Сергей Пилипенко: Тайны имперской канцелярии

Лицо и голова просунулись тихонько дальше, а затем показалось и само тело, одетое в серого цвета пиджак с каким-то прибабаханным галстуком-бабочкой, почти гороховой расцветки, такими же серыми штанами, чуть ли не сползающими с его владельца и замызганной до соплей белой рубахе, рукава которой ярко выделялись на фоне темной двери.

Охранник все также мирно клевал носом и не обращал внимания на это бесцеремонное вмешательство в его тайную повседневную жизнь.

Наконец, черная тень отделилась от двери и тихонько скользнула внутрь помещения. Спустя секунду, где-то там, в глубине ярко загорелась переносная керосиновая лампа, и силуэт удалился еще дальше.

Дорога проходила меж огромных по своей высоте книжных стеллажей, располагающихся по обе стороны.

Человек поминутно оглядывался назад, словно боялся, что чья-то хитрая рука из темноты схватит его за шиворот и вышвырнет вон, так и не дав до конца сотворить задуманное.

Наконец, он остановился возле одной стороны с пометкой буквой «О» и протянул руку вверх.

Что-то зашуршало внутри, и человек живо ее отдернул назад, в опаске оглядевшись по сторонам. Но, очевидно, поняв, что это всего лишь мышь, он снова осмелел и взял то, что, как считал, ему по праву принадлежало всегда.

Еще раз, перелистав и наскоро ознакомившись с содержанием документов, человек удовлетворенно хмыкнул, закивал головой, и, захлопнув их так, что пыль полетела в стороны, собрался уже было уходить, как вдруг, почувствовав что-то неладное, оглянулся назад.

Огромные глаза, как угли в темноте, смотрели на него белыми зрачками, а большие и лохматые руки тянулись к его документам.

Человек испугался и даже чуть вскрикнул, прикрывая рот рукой и одновременно роняя лампу на пол.

Керосин растекся у него под ногами, а трут безнадежно погас. Но то, что стояло впереди, все так же смотрело в упор и протягиваю огромные ручища.

Это было видно даже в окружавшей темноте. Наконец, человек не выдержал и бросился бежать в сторону двери, ловко подныривая под те руки и крепко прижимая папку в своей груди.

К его удивлению, никто за ним не гнался, и уже возле самой двери он, остановившись, посмотрел назад.

Охранник, как ни в чем не бывало, все так же упорно клевал носом, издавая лишь иногда небольшое бульканье или мурлыканье, а его уже совсем старое лицо освещала настольная лампа. Больше ничего не было.

Человек перекрестился несколько paз и потной рукой вытер со лба лившиеся капли пота. Это мало помогло, но все же на несколько секунд мысленно успокоило и дало возможность так же тихонько выскочить за дверь и плотно прикрыть ее с обратной стороны.

Спустившись по небольшой лестнице, а затем поднявшись вверх по довольно крутому металлическому каркасу такой же лестницы, человек оказался возле огромной дубовой двери.

Здесь он так же аккуратно и очень осторожно отодвинул засов в сторону, а затем, вначале высунув голову и осмотревшись по сторонам, тихо вышел наружу.

На улице было спокойно. Людей не было, да это и понятно. Стояла ночь, а часы отбивали четыре. Холодный, почти резкий воздух сжимал человеку его легкие.

Но он, не обращая на все это внимания, шел по тихому переулку и крепко сжимал под мышкой драгоценную папку.

Здесь было все его состояние, а, точнее, он сам: давно забытый людьми и давно отвергнутый ими, как величина большая по смыслу и по самому светскому положению.

Человек был обыкновенным вором, и это задание ему поручили совсем недавно, дав как предварительное вознаграждение какой-то пошлый костюм и эту злополучную горохового раскраса бабочку.

Он с силой рванул ее тут же свободной рукой и бросил на мостовую, но затем, пройдя всего лишь несколько шагов, все же вернулся и подобрал, сунув небрежно в карман, в котором слегка позвякивали его подобранные ключи от наружной двери тайной канцелярии.

Пристав, дежуривший в ту ночь возле нее, был у знакомой ему дамочки, которая всего лишь за небольшую плату согласилась в этом помочь.

А тот, сидевший внутри, был с вечера подпоен вином со снотворным, так же удачно подсунутым в качестве рождественского подарка.

Человек был в костюме, хотя на улице стояла зима, но это его не смущало. Бывало в стужу встретишь и вовсе раздетого, но это ведь не обозначало, что он вор, либо кто-то еще.

Так ходили многие из горожан, не желая лишний раз пачкать верхнюю одежду и сохраняя свои меха. Конечно, многим бы показалось странным, что человек, шедший по улице в такую ночь, был не обут как все в галоши, а просто в легкие парусиновые туфли, повидавшие на своем веку многое и, очевидно, многих, судя по их расползающемуся в стороны виду и уходящими вверх и в стороны носками.