Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том второй

Когда Коспан подал ему заполненную анкету, он принял ее с благодушным свойским видом и читать начал как-то небрежно, — извините, мол, за формальности. По мере чтения лицо его вытягивалось, брови сходились к переносице. Не дочитав даже до конца, он глянул на Коспана, и тот увидел вдруг столь знакомые ему отчужденные глаза с холодным металлическим блеском.

— Мда-а... Значит, так... Жена, стало быть, есть у вас, а детей... гхм... стало быть, нету...

Пряча глаза, он ворошил на столе какие-то бумажки. По всему было видно, что он мечтает как можно скорее закончить эту неприятную процедуру.

— К сожалению, должен вас разочаровать... Оказывается, я ввел вас в заблуждение: в отделе кадров мне сообщили, что ничего подходящего для вас у нас нет... Уверен, что устроитесь где-нибудь в другом месте...

Так начались хождения по многочисленным районным учреждениям. Везде повторялась прежняя история. Многие его знали и вначале его встречали чуть ли не с объятиями, затем он заполнял анкету, но когда речь заходила о возможности получить работу, следовало приглашение зайти «через пару-тройку дней».

Длинной цепью промелькнули перед глазами Коспана руководители всех районных учреждений. Он уже даже перестал различать их в лицо, забывая, к кому уже заходил или нет, но зато прекрасно научился читать их взгляды. Взгляды эти были двух сортов. Или: «Черт тебя знает, чем ты, братец, там занимался в плену». Или: «Знаю, все знаю, я тебе даже сочувствую, дорогой, но ты же сам понимаешь...»

Прочитав ту или другую из этих мыслей, Коспан уже сам торопился закончить бессмысленную беседу.

Запомнился ему один безрукий русский парень. Ничего в нем особенно приметного не было — среднего роста, рыжеватый, курносый, самый обыкновенный простоватый русак.

Чем-то, то ли своей рыжеватостью, то ли суетливостью, он напомнил Коспану его бывшего взводного.

Должно быть, парень потерял правую руку в самом конце войны. Это было видно по тому, как он неловко орудовал левой. Взяв бумаги Коспана, он рассыпал их, смущенно улыбнулся, кивнул на стул:

— Да вы садитесь... садитесь...

«Почему он так похож на моего взводного? — думал Коспан. — Собственно говоря, черты лица у него иные...»

Коспан даже улыбнулся, вспомнив того взводного. Какой он был непоседливый, беспокойный. Сам службу знал и с других умел спросить, на учениях не раз вгонял Коспана в черный пот, но всегда был справедлив, никогда зла не срывал на невиновных. Солдаты его уважали и искренне горевали, когда он не вернулся из ночной разведки. Под Харьковом это было. Да, под Харьковом... Вытаскивал взводный раненого солдата и остался на поле...

Настоящий был, верный и храбрый служака. Да, вот чем похож этот однорукий фронтовик на покойного взводного — выглядит он так же, как тот, таким же скромным, деловитым и храбрым солдатом, одним из тех, кто и сделал всю войну, этим они и похожи.

Пока Коспан предавался этим мыслям, однорукий дочитал анкету. Некоторое время он сидел молча, опустив голову, потом поднял глаза, не посмотрел не на Коспана, а куда-то в стену.

— Вы уж извините, — промямлил он, — нет у нас для вас подходящего места... Извините меня, прошу вас...

Смущенно ерзая на стуле, он сжимал единственной своей рукой чернильницу. Потом вдруг заметил, что измазал все пальцы, и вконец растерялся, метнулся было, чтобы вытереть чернила, беспомощно шевельнул культей правой руки, понял, что вытереть нечем, и улыбнулся Коспану:

— Вечная история. Никак не могу привыкнуть, что однорукий, вот и хожу неряхой.

Коспан схватил со стола газету:

— Дайте я вытру!

— Что вы, что вы... Спасибо, не нужно, — еще больше сконфузился рыжий и, захватив рукой клочок газеты, начал мять ее в пальцах.

— Да вы не обижайтесь! — воскликнул Коспан, вытерев однорукому пальцы, бросил газету в проволочную корзинку и торопливо вышел.

Он шел по коридору учреждения и боролся с каким-то еще неведомым острым чувством, едва не вызвавшим слезы. В горле стоял комок.

По всей видимости, это был нормальный честный парень. На войне он оставил свою руку. Там он шел в самое пекло, ежедневно рисковал своей жизнью. Какая же сила заставляет его теперь изворачиваться и лгать?

Неожиданно он понял, что загадка кроется именно в этой странной силе, что невидимой стеной отделила его от общества. Попробуй сразиться с ней... Сколько ни бей, попадешь кулаками в пустоту. Кажется, что ее и не существует, этой невидимой стены, но шагни вперед — и расшибешь лоб. А самое страшное это то, что сила гасит в тебе искры той великой надежды, что вспыхнула когда-то в майский победный день, и горечь отверженности вселяется в душу.