Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том второй

Перед отъездом он отозвал Коспана в сторону:

— Ох, чабаны, чабаны, пока вам не скажешь, вы и не догадаетесь. Выбери-ка мне, друг Коспан, овечку пожирнее. Если хочешь, пятнадцать рублей заплачу по колхозной цене. Спасибо, дорогой, знал, что ты не откажешь, но на всякий случай отношение от председателя припас.

Он сунул в руку Коспану какую-то бумажку. Коспан взглянул на него с изумлением. Есть ли предел наглости у этого типа? Медленно разорвал бумажку на мелкие кусочки:

— Пусть председатель и дает вам овцу.

Гнусное, бессовестное лицо все еще висит перед глазами. Что за наваждение?

Лицо это словно символ недобрых лет. Каждый раз, когда он видит это лицо, в нем возникает отголосок того мерзкого чувства, чувства собственного ничтожества и бессилия, чувства стыда перед окружающими и какой-то неосознанной вины, хотя стыдиться ему вроде нечего и вины никакой нет.

Когда впервые возникло это чувство? Когда он вернулся домой? Или еще раньше?

Весной сорок пятого года в лагерь вместе с далеким гулом канонады пришла надежда. Даже «доходяги» приободрились, в потухших уже глазах появились безумные огоньки.

И вот этот день пришел. Ночью сбежала охрана, а утром появился первый советский танк с небритыми солдатами на броне.

Невозможно передать словами радость, охватившую толпу измученных людей. Слезы, смех, поцелуи, песни... Каждый солдат казался родным братом. Воздух свободы опьянял, бывшие смертники чувствовали себя юношами на пороге новой, огромной, фантастически прекрасной жизни.

Предварительным допросам никто не придал особого значения...

Но проверка затягивалась. Пленных перебрасывали с места на место, и никто ничего определенного им не говорил. Офицеры, которые вели допросы, становились все более хмурыми и неприступными.

— Расскажите-ка нам еще раз все, как было, только обстоятельно и детально, — повторяли они.

И пленный угрюмо замолкал. А ведь эти красивые офицеры еще совсем недавно были будто родными братьями. Они пришли с Родины!

Родина... Для них, прошедших через лишения и муки, это было самое священное слово. Можно жить даже без близких людей, но нельзя жить без Родины.

Люди утешали друг друга, говорили о необходимости всестороннего и тщательного расследования, но сердце отказывалось воспринимать эти «объективные» доводы, появлялась обида.

Первым со всей определенностью высказался, разумеется, Гусев:

— Что-то не добреют к нам эти ребята. Боюсь, что надолго затянется все это.

— Неужели домой не отпустят? — ужаснулся кто-то.

— Отпустить-то отпустят, но думаю, что и дома нас встретят без цветов и оркестра...

— Почему ты так решил? — спросил Коспан.

Гусев быстро взглянул на него, невесело усмехнулся и после довольно продолжительной паузы задумчиво проговорил:

— Ну, ничего, нормальный человек всегда найдет выход.

Все эти неприятные разговоры, многомесячное ожидание, конечно, омрачали радость освобождения, но окончательно заглушить ее не могли. Каждый жил надеждой на скорую встречу с родиной, с близкими людьми, а когда Коспан увидел наконец свой родной поселок, он сразу начисто забыл о красивых офицерах со стальными глазами. Он никогда бы и не вспомнил о них, если бы...

В райисполкоме из старых знакомых и сослуживцев не осталось никого, кроме некоего Ляшкера. Ляшкер встретил его шумно и радостно и сразу повел к заместителю председателя.

По внешнему виду заместитель скорее напоминал грузчика. На нем была самая заурядная телогрейка. Не отличался особенной импозантностью и кабинет его: печка-голландка облупилась, пол был не крашен и не очень чист. Пахло сыростью, пылью, табачным дымом. Все это напомнило Коспану недавний фронтовой быт, и ему стало приятно и легко.

Он весело смотрел на продолговатое лицо заместителя, на котором выделялся вислый мясистый нос. На щеке заместителя была большая, как и у самого Коспана, черная бородавка, из которой, словно пучковая антенна, торчали жесткие волосы. Изрытое оспой лицо его, видимо, плохо поддавалось бритве: рядом с гладко выбритыми участками кожи соседствовали островки щетины. Взгляд из-под припухших век казался сонным и флегматичным.

Сонливость эту как рукой сняло, когда Ляшкер представил Коспана как бывшего работника райисполкома.

— Очень рад, очень рад. С благополучным возвращением! Замечательно, что снова пришли сюда. Кадров у нас не хватает. Давай-ка сразу быка за рога. Чего там рассусоливать? Вот вам анкета, заполняйте.