Майя Никулина: Камень. Пещера. Гора

И любые предположения.

«Светло в пещере. И лежит в ней умерший человек, и сидит рядом девица неписаной красоты и не утихаючи плачет, и не старится, ждет». Так умерший ей наказал: суженого ждать: «Когда он придет, тогда зарой меня в землю и смело и весело иди к нему».

Что значит этот странный ритуал? Чего ждет девушка? Если просто жениха, суженого, то зачем при умершем человеке сидит и оплакивает его? Почему Бажов говорит «умерший» и поясняет: «умер как уснул», ни мертведом, ни покойником его не называет? Почему первого жениха, самой красавицей спасенного и выбранного, можно зарыть в землю только тогда, когда придет второй жених. К чему эта смена караулов? Чего ждет умерший человек в светлой пещере? И опять же, умерший, он мертвый или ожидающий очередного превращения?

Бажовские герои о смерти рассуждать не любят — походил человек по горам и ушел в гору — и громы небесные их не пугают. Вот в «Золотых дайках» скитники-начетчики проклинают Глафиру. Бажов повторяет их слова: «Проклята ты в житье и в потомстве твоем до седьмого колена. Не будет тебе части в небесной радости и счастья на земле» — и тут же сообщает, что «небесного Глафира не больно испугалась, а земная доля у нее опять не задалась». Но все поправилось, и Глафира нашла свое счастье — под землей, в змеиной яме, — где же еще… И в самую решающую ночь, когда судьба ее поворачивалась, видела себя во сне — под землей, на дне озера, и вместо неба земля, и змеи поверху, как веревки, понавешаны: одни ближе к земле, другие поглубже…

Как раз здесь она и встретила Перфила — своего суженого, и прожили они всю жизнь в любви и согласии: «через землю обрученные», «через землю венчанные… до гробовой доски». Тот самый случай, когда говорят: «Браки заключаются на небесах».

Сказ — форма фольклорная, народная, по всем правилам небо обязано быть. Для сравнения вспомним Б. Шергина: тоже сказы, тоже русские и тоже связаны с конкретной и любимой землей — с Русским севером, — там всюду небо и солнце: они венчают картину мироздания, они часть земной красоты, они — высший свет и душевное упование; все, как положено.

«В летнюю пору, когда солнце светит в полночь и в полдень, жить у моря светло и любо». «На ночь звезды, что свечи загорят. Большая Медведица на все небо» — это радость. А прощаясь с жизнью, человек говорит так: «Прости, красное солнышко, прости, мать сыра земля». И души праведные на небе в жемчужном тумане поют и беседуют. У Шергина красота земная без небесной невозможна: «Камни вокруг невысокого взлобья. На каждом камне большая белая птица… малая вода пошла на большую, и тут море вздохнуло. Вздох от запада до востока прошумел. Тогда туманы с моря снялись, ввысь полетели и там взялись жемчужными барашками, и птицы разом вскрикнули и поднялись над мелями в три, в четыре венца».

У Бажова красота земная — под землей. «Как комнаты большие под землей стали, а стены у них разные. То все зеленые, то желтые с золотыми крапинками. На которых опять цветы медные. Синие тоже есть, лазоревые… Стены малахитовые, с алмазом, а потолки темно-красные под чернетью, а на ем цветки медны». В подземном лесу трава разными огнями светит, «и деревья одно другого краше. В прогалы поляну видно, и на ней цветы каменные, и пчелки золотые, как искорки, над теми цветами. Такая красота, что век бы не наглядеться».

В сказах у Шергина другая земля, другая жизнь — вот и красота другая. Там «не любят жить в камне… улицы вымощены бревнами… оттого никогда не устают ноги по деревянным нашим мосточкам». А у нас живут как раз в камне, прежде здесь и дворы, и улицы были выстланы каменными плитами; оно и сегодня кое-где держится. Сам Павел Петрович про Урал говорит так: «Тело каменно, сердце пламенно», значит, суть и жар именно в горе и в камне.

И в сысертском доме Бажовых, где прошло детство Павла Петровича, двор покрыт серо-зелеными плитами сланца с частыми кристаллами красного граната, и по всей Сысерти так; а над Сысертью стоит гора из этого серо-зеленого с красными зернами камня, так что там и поныне ходят не по шелковым травам, а по каменным ребрам.

У Ершова в «Коньке-Горбунке» — в прекрасной русской сказке — люди живут «против неба на земле», а у Бажова — в уральских сказах — на камне и в камне. Без всякого неба.

Это не сказочное единение Земли и Неба, слившихся в пылком брачном союзе, это продуманная авторская позиция: ведь даже светлое будущее человечества у Бажова располагается под землей, внутри ее. Тепло, светло, птички поют, «где голый песок был, там хлеба густые да рослые. И людей появилось множество. Да все веселые. Кто будто и с работы идет, а тоже песню поет». Картина известная, прямо хрестоматийная, к примеру, в «Эдде» такая же («Заколосятся хлеба без посева, жизнь станет раем, Бальдр вернется…»), с той только разницей, что у Бажова все эти самородные хлеба и светы находятся под землей.