Владимир Жуков - Север выходит на связь

Они долго плутали по лесу, пока нашли своих. Странно было встретить невдалеке от громыхающего фронта гражданский лагерь с наспех вырытыми землянками, с дымками, плывущими вверх, под высокие кроны деревьев.

Романченко, ответственный перед дирекцией и парткомом за лесозаготовку, виновато выслушал укоры Ливенцова.

— Знаю, сам себя терзаю, Иван Николаевич. Трудно было землянки выкопать. Надо же где-то жить. Намаялись. Теперь приступили. Валим. Пилить надо побольше. Да некоторые совсем ослабли.

— Ладно, — сказал Сочилин. — Дело прошлое. Пошли лучше к людям.

На делянке работало несколько человек, больше сидело на стволах поваленных деревьев. Лица безразличные, сонные.

— Здравствуйте! — погромче выкрикнул Ливенцов. — Привез вам привет с завода. Очень там надеются на вас.

— Надеются, — зло откликнулась какая-то женщина. — Сами бы попробовали!

— Вот-вот, — поддержала другая. — На морозе да в голоде!

Ливенцов промолчал. Взгляд его упал на двухручную пилу, брошенную на снег. Наклонился, поднял. Сказал Сочилину:

— А ну-ка, берись!..

Пила была довольно острая. И начали споро, даже с ожесточением.

Вжик… Вжик… Сталь быстро углублялась в кругляк, опилки разлетались в стороны, издавая свежий спиртовой запах.

Ливенцов обрадовался, что не пропала сноровка: в 1920 году работал в Курском депо помощником паровозного машиниста, тогда тоже не было угля, приходилось останавливать локомотив в пути, пилить в лесу дрова для топки. И Сочилин ничего, ладно работает.

Вжик, вжик…

Прошел час, другой. Ни минуты на отдых. Не оттого ли рядом зазвенели другие пилы? Никто уже не сидит на бревнах, даже веселье в голосах слышалось. Тогда уже сам Ливенцов потребовал перерыва — для всех.

Собрал людей в кружок, стал рассказывать о положении на заводе, о последних сводках Совинформбюро.

Совсем уж отошли пилыцицы. Требуют:

— С нами оставайтесь, товарищ Ливенцов! За три дня весь лес сведем.

— Что ж, товарищи, могу и остаться. Только давайте кого-нибудь из вас пошлем на завод. Чтобы меня там заменить. Согласны?

— Э-э, так не пойдет! Возвращайтесь, мы уж тут сами. По заведенному порядку.

Нагрузили первую машину. Шура Строева, из тех скороспелых шоферов, что подготовили на заводе, волнуясь, уселась за руль. Рядом в кабину кое-как втиснулись Ливенцов и Сочилин.

Уже махали руками на прощание. Ливенцов спохватился, подозвал Романченко:

— Тут поле недалеко есть, картофельное. Поглядите, может, что и соберете. Хоть по картошке на брата. Ничего, что мерзлые, на огне отойдут.

Грузовик двинулся просекой к дороге. Вдали рокотала канонада. Сгущались сумерки. Слабые фары желто подсвечивали сугробы.

— Вот обрадуются в городе, — сказала Шура и прибавила газу. — Вот обрадуются!

Она ударила несколько раз лопатой и замерла. Со стороны — не то отдыхает, старается унять колотящееся сердце, не то задумалась.

Снег слежался, промерз, откалывается мелкими кусками ледышками. А двор узкий, стены домов высокие, холод тут, как на дне колодца. Не скажешь, что апрель, что зима позади.

Она еще раз ударила, взглядом проводила отскочивший осколок и опять застыла. Другие вовсю работают, шутят даже, меняются — то санки со двора тянут, то лед колют, снег отгребают. А она все с лопатой. Хорошо, не пристают, не донимают расспросами. Впрочем, все знают, что не пойдет она на разговор. Ответит покороче и замолчит.

Теперь уже никто не зовет ее Леной. Елена Павловна, за глаза — вдова Гаврилова. И еще прибавят: «Эх, Сергей, Сергей, токарь золотой, как это ты с жизнью не сладил, на тебя-то надежда была…» Такое она слышала раз в цехе — про нее и про мужа говорили, жалели, что дети сиротами остались.

Каждое утро они вместе с мужем отвозили в детский сад восьмилетнего Сашу и трехгодовалого Володю. Тянуть салазки можно было только вдвоем, у одной матери сил недоставало. Потом вместе шли на работу. Благо, и дом, и детсад возле завода…

У нее болят руки, ломит спину. Ударит, и кажется ей, что больше лопату не поднять. Сегодня с утра уговаривали: «Елена Павловна, вы еще не оправились от болезни, оставайтесь». Не послушалась. Не могла иначе.

Уже восьмой месяц в городе гибнут люди. От бомбежек, артобстрелов, от голода. Не успевают хоронить убитых и умерших. А сколько трупов еще осталось под завалами, под снегом — шел человек и упал замертво… Улицы не чистились, дворы не убирались. Намело выше окон первого этажа. Снег смешан с нечистотами — сколько времени уже не действует канализация.