Сергей Есин: Дневник. 2009 год.

5 января, понедельник. Собственно, день провел за компьютером, но выходил часа на два гулять, пытаюсь все же расходиться. Одному все-таки очень трудно, почти постоянно думаю о Вале. Не устаю утром и вечером читать Сол. Волкова и Ю. Пирютко – оба какие-то неистощимые.

Утром у С. Волкова на стр. 185 нашел любопытное суждение. Собственно, самое начало даю, чтобы ввести в курс дела, главное здесь, конечно, слова Ахматовой. Они близки мне, потому что и я без группы сотоварищей, но почти в таком же положении. Одно по-другому: не дружу я ни с правыми, ни с левыми.

«Ядро акмеистической группы составляли всего лишь полдюжины молодых поэтов, но их яркая талантливость и обещание были несомненны, так что символисты встречали их в штыки. Ахматова как-то жаловалась мне, что у акмеистов не было ни денег, ни меценатов-миллионеров, а имевшие и то и другое символисты заняли все важные позиции и старались не пропускать произведений акмеистов в журналы: «Акмеизм ругали все – и правые и левые».

6 января, вторник. Утром ходил в магазин на проспекте Вернадского заказывать икону для Лены Богородицкой. Пока не получилось, хозяйки нет, а сиделица ни в чем не заинтересована.

Мое внимание занято двумя вещами: романом, который все же потихонечку движется, и газовым конфликтом с Украиной.

Продолжаю читать и книги, о которых написал. Как я понял, Соломон Волков – по профессии музыкант и довольно много в качестве примера оперирует музыкальными историями или просто размышляет по поводу музыки. И вот одно, настолько оно созвучно с моим пониманием того, чем я постоянно занимаюсь, что у меня возникла мысль, не читаем ли мы для того, чтобы найти подтверждение своим собственным размышлениям? А может быть и по-другому: подходы и принципы во всех искусствах одинаковы. Мне это тоже чрезвычайно близко.

Идет разговор о том, что симфоническую технику Чайковского во время учебы в консерватории подхватил через Римского-Корсакова именно Шостакович.

»…Шостакович накрепко усвоил отношение Римского-Корсакова к оркестровке как к качеству музыкального мышления, а не чему-то внешнему, надевающемуся на сочинение, как платье на вешалку. Римский-Корсаков так комментировал свое знаменитое «Испанское каприччио»: «Сложившееся у критиков и публики мнение, что «Каприччио» есть превосходно оркестрованная пьеса, неверно. «Каприччио» – это блестящее сочинение для оркестра». То есть оркестровка рождается одновременно с сочиняемой музыкой, составляя ее неотъемлемую характеристику, а не «добавляется» позднее».

Для меня это тем более важно, потому что я все время слышу разные разговоры о языке произведения, который якобы у писателя существует как бы отдельно от содержания, по крайней мере, наши языковеды умудряются «снимать» его, как мерлушковую шкурку с ягненка.

10 января, суббота. Все эти дни занимался двумя вещами: все время был в поле романа, уже двадцать страниц готово, и методически приводил в порядок свое хозяйство. В частности, выбросил шубы на балкон, на мороз, который в Москве достиг «небывалых» по нынешним временам величин– минус пятнадцать градусов. Как я и предполагал, шубы сильно поедены молью, а может быть, и тараканами, молчаливое и тайное гнездо которых я нашел под полкой. Моль по квартире летала давно, и я прекрасно знал, откуда она берется, но заставить себя открыть сундук с меховыми вещами не мог – это была какая-то непонятная моя жертва: если ее нет, пусть жрут. Каракулевая – целиком в лоскуты, мех осыпается. Правда, по радио «Эхо Москвы», где есть передачи и для небедных кавалеров – им про автомобили, и дам – этим же про шубы. В передаче названы сроки, когда следует менять шубки,

т. е. сроки носки, и, судя по этим срокам, шубы свой век отслужили. У жакета из черно-бурой лисы отъеден, включая подкладку, по куску рукав. А шубка из норки, ту, которую мы купили лет двадцать назад с моего какого-то внезапного гонорара за книжку в «Современнике» – тогда за книжку писатель мог жене купить шубу, и еще изрядно оставалось, – просто расползлась сама по себе. Жалко ли, что кому-то не отдал, что пропало? Не знаю. Все живут, ходят по снегу, а ее нет. Такая космическая пустота без тебя, Валя. Впервые я серьезно подумал, чтобы все это прекратить.

Кстати, по тому же вопросу. Вчера звонила моя старая знакомая Наташа Дыченко, раньше у нее была другая фамилия. Наташа разыскала и на себя поставила моноспектакль по моей старой повести из «Дружбы народов» – «В редкие месяцы на берегу». Мы с ней как-то встретились в опере Бертмана, и она попросила меня что-либо поискать для нее. Я смутно ей пообещал, имея в виду в первую очередь «Твербуль». А вот вчера как раз и подумал, как бы было интересно опять инсценировать Валину «Болезнь». Сейчас есть и продолжение – куски из моих Дневников. Это тоже не моя вроде бы идея, это Вера Константиновна Харченко обратила мое внимание на соответствующие фрагменты.