Александр Зиновьев: Гомо советикус

version="1.0" encoding="utf-8"?> nonfiction prose_contemporary Александр Александрович Зиновьев www.zinoviev.ru Гомо советикус

В работе «Гомо советикус» автор в сатирическом ключе описывает современное ему советское общество. Яркий представитель этого общества – советский человек, а по Зиновьеву, человек нового типа, или, как его называли на Западе, «гомо советикус». Интересы, нрав, характер, желания, устремления, быт, словом, вся жизнь этого человека – вот предмет для исследования писателя.

Эта книга – о советском человеке как о новом типе человека, о гомо советикусе, или, короче говоря, о гомососе. Мое отношение к этому существу двойственное: люблю и одновременно ненавижу, уважаю одновременно презираю, восторгаюсь и одновременно ужасаюсь. Я сам есть гомосос. Потому я жесток и беспощаден в его описании. Судите нас, ибо вы сами будете судимы нами.

Мюнхен, 1981

Ночью я очнулся и тут же погрузился в бредовое состояние. Мне казалось, что меня куда-то волокут.

– Куда? – спросил я беззвучно.

– На Суд! – также беззвучно загремел Голос.

– На какой?

– На последний.

– За что меня судить, если каждый миг моей жизни был предопределен вами заранее?

– За жизнь.

– Чем я могу расплатиться за нее?

– Плата за жизнь есть смерть. Твой срок пришел. Плати!

– Не спешите, я, может быть, еще выкарабкаюсь. Я еще не испробовал до дна всю горечь бытия.

И Они меня отпустили. И я вроде бы выкарабкался. И начал думать о всякой ерунде.

У меня часто появляется желание что-то сделать, но очень редко появляется желание делать то, что я хочу сделать. Не думайте, что это – мертвая софистика. Это – живая диалектика. Я сейчас сформулирую свою мысль в иной форме, и вы будете даже разочарованы ее банальной ясностью: я хочу что-то сделать, но не хочу прилагать усилия к осуществлению своего желания. Видите, как это просто. Между прочим, таковы вообще все «вечные проблемы», которые величайшими мыслителями прошлого и их ничтожными интерпретаторами настоящего возведены в ранг самых глубоких и сложных. Стоит их сформулировать в несколько иной форме, как сразу обнаруживается пустота и никчемность. Например, вечная проблема номер один «Быть или не быть?» для русского человека предстает в форме: пить или не пить? И двух мнений тут не может быть: конечно пить! И еще как пить! Потом повторить. Потом добавить еще. И затем начать по-новому. Эта проблема номер один в русском языке может быть сформулирована также в иной форме: бить или не бить? И опять-таки двух мнений не может быть: бить, непременно бить! И главным образом – в морду. Западу, само собой разумеется, этого не понять, ибо русские проблемы на западные языки перевести невозможно. Исчезает романтическая окраска и психологическая глубина.

Желание ничего не делать появляется у меня еще чаще. Но на сей раз я прилагаю титанические усилия к тому, чтобы осуществить свое желание. И всегда успешно. Западные мыслители усматривают в этом «обычную русскую лень». Они, как всегда, ошибаются.

Сейчас у меня появилось желание сочинить роман. А почему бы нет? Все советские эмигранты что-нибудь сочиняют. Чем я хуже их? Итак – роман. Причем в первоначальном смысле слова: о любви. Но о любви особой – между Советским Союзом (Москвой, короче говоря) и Западом. О какой тут любви может идти речь, возмутитесь вы, если... Именно это «если» и позволяет видеть тут любовь подлинную. Можно сказать, любовь до могилы. Если вы прочитали вышеприведенные эпиграфы, вы должны понять, в чем тут дело. А если пропустили, прочтите непременно. Времени это отнимет минуту, а мудрости наберетесь на всю жизнь. Любовь между моими героями является не только подлинной, но и современной: она гомосексуальна. Причем Москва есть активный партнер. Спросите любого советского человека, что Москва делает с Западом, и вы услышите нечто такое, что подтверждает мое предыдущее утверждение. Граждане западных стран скажут то же самое, только в более приличных выражениях. Но отношение наше к этой связи в корне различно. Запад считает ее здоровой и испытывает от нее сладострастное удовлетворение. Мы же испытываем чувство стыда и брезгливости. Правда, не за себя, а за Запад.