Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны - 2013-2021 [litres]

– Пойдём-ка на веранду, – предложил я.

Мы расположились на тихо вскипающей улице.

– …Когда я закончила институт, я уехала в Киев, потому что была очень домашней девочкой и мне было страшно вот так сразу переезжать, например, в Питер. Я училась на химфаке, причём абсолютно не по прикладной специальности – квантовая химия. И думала, что буду наукой заниматься. Но у меня напрочь отсутствовали способности к тому, чтоб пробиваться в жизни. А в Киев меня как раз звали в аспирантуру – и я поехала туда. И мне очень повезло, потому что в аспирантуру я не поступила. Тогда вышла игра «World of Tanks» – я начала в нее играть и не смогла поступить.

– Ты так увлеклась компьютерной игрой, что не смогла поступить в аспирантуру?!

– Ну, да…

– И что ты там делала, в Киеве?

– Прожила там три года, работала журналистом… Сейчас смотрю, что пишет моя бывшая редакторша из «Бюро новостей», – она даже не за Порошенко, а прямо за «Правый сектор». А так это было очень хорошее, годное издание; настолько годное, что я только спустя год работы узнала, что оно принадлежит Яценюку. То есть, до этого я не знала, и нам разрешали там писать всё, что хочешь. Я там работала с Виктором Трегубовым – это был мой хороший друг, и даже сейчас мы остались хорошими приятелями…

– Это какой-то замайданный журналист?

– Да. Например, Виктор писал яростно статьи евроинтеграционные, я писала яростно за Таможенный Союз, и никого это не парило, главное, чтобы это было хорошо написано. Поэтому меня всё устраивало.

Когда смотришь на Аню… верней, даже так: когда говоришь с людьми, угодившими на войну, и расспрашиваешь их о прошлой жизни, – всё последующее кажется совершенно невозможным.

Ну, вот человек родился. Ну, вот человек учился. Дальше работал. В танчики играл. Аспирантуру пропустил.

Всё время ждёшь, что будет какая-то тропка вбок, и человек не увидит смерти, не узнает смерти, не привыкнет к ней.

Потому что – война, это же, как все мы знаем, не про женщин. Более того, это вообще не про людей. Это про какое-то кино. В лучшем случае – про историю: было когда-то, но сейчас так никто уже не делает.

Но продолжаешь говорить с человеком, и видишь, что время на исходе, а боковой тропки всё нет и нет.

Из Киева она перебралась в Питер. Это было в 2013 году, совсем незадолго до Майдана.

В 2014 году, уже после победы Майдана, но ещё до войны, Аня приехала в гости к своим киевским друзьям. И один из них сказал: если придут русские, мы всех вас убьём. И если ты, Аня, придёшь воевать – мы в тебя тоже выстрелим.

– Это было всерьёз или вы шутили?

– Это было всерьёз. Мы не ругались, мы даже продолжали дружить. Собственно, это была констатация факта.

– А этот киевский круг, в том числе твой знакомый, – что это за люди по типу? Ну, грубо говоря, они реально украинцы?

– У большинства из них ярко выраженная самоидентификация «я – украинец» возникла уже после Майдана. До этого они не задумывались… До этого мы с тем же товарищем увлекались кельтской культурой и язычеством.

– А на украинском языке он разговаривал хотя бы?

– Киев в принципе весь русскоязычный был. В 2014 году я заметила, что в маршрутке чаще слышно украинский язык, но знакомые, в том числе и замайдановские, говорили на русском. И говорят на нём до сих пор.

Я, наконец, спросил Аню про её любимого. Про парня, которого убили. Кто он был, откуда.

– Лёшка мой? – переспросила Аня быстро, как про живого и очень родного человека.

Что-то по-хорошему деревенское было в этом её «Лёшка мой?».

Аня быстро, чуть близоруко посмотрела по сторонам, словно где-то рядом была подсказка.

– Нет, он тоже со сложной географией, – сказала она, собравшись. – Он сын военного, вырос в Одессе. Когда мы познакомились – он жил в Днепропетровске… Перед отъездом в Питер я некоторое время гостила у родителей в Харькове. А Харьков и Днепропетровск рядом находятся – и мы с ним… активно общались. У нас всё как-то глупо получилось, потому что встретились два человека с очень заниженной самооценкой. Я, к тому же, была после тяжёлого романа – там меня активно убеждали, что я никто и звать меня никак. И мне было сложно поверить, что такой красивый и умный мальчик всерьёз ко мне потянулся.

– Он молодой парень тоже? – спросил я почему-то в настоящем времени.

– Мой ровесник, 1988 года.

– И тоже русский?

– Русский, русский. И убеждённый коммунист. Он за коммунизм пошёл воевать.

– Мы оба были ролевики, – говорит Аня. – Я сама из ролевой среды вышла не так давно, когда уехала на Донбасс.