Александр Лурье: Плач по концепту

Тут не помешает объяснить, что именно я понимаю под куражом. Прежде всего, это здоровая молодая агрессивность, настроение «бури и натиска», когда важно ввязаться в битву, а там — будь что будет. Кураж — это поток сознания, увлеченного, быть может, и не очень глубокой, но яркой идеей; это минутный всплеск вдохновенного желания доказать всему миру и самому себе. «Лучший экипаж Солнечной» и «Закон фронтира» притом, что реализуют жестко заданные схемы (космическая опера и вестерн), не выглядят очередной вариацией на тему с порядковым номером стремящимся к бесконечности. И это опять же благодаря куражу, и не в последнюю очередь тем самым героям, о которых уже говорилось выше.

Но, как правильно замечал другой знаменитый полководец: «Один раз — везение, второй раз — везение, а в третий раз и умение надобно». «Толкование сновидений» стало прекрасной демонстрацией, что у Олега Дивова не только с вдохновением, но и с традиционным литературным мастерством все в порядке. Что, собственно, и отличает профессионала от графомана. Это только у мегабайтников какой-нибудь профан и неумеха с первого раза творит шедевр (не важно, в какой отрасли) и поражает всех своим филигранным мастерством. Тут проявляется затаенное заклинание читателя — ведь графоман-мегабайтник никак от героя своего романа не отличается.

Впрочем, в новейшей истории российской словесности графоману дана значительная фора. Ведь все, что от литератора требуется — это листаж, количество, а не качество печатных знаков. Нужно ли удивляться, что, встав к этому порочному конвейеру, автор неизбежно, простите за каламбур, выходит в тираж. Самый мягкий термин для происходящего — изнасилование.

Достаточно, например, сравнить, три блестящих, едва ли не набоковских, рассказа Михаила Тырина, опубликованных в Интернете и его же три книги. Разница такая, как-будто существуют два Тырина, причем автор книг не родственник и даже не однофамилец автору рассказов… В этой связи с определенной грустью вспоминается еще не вполне поросшее быльем советское прошлое.

Сколько копий в свое время ломали прогрессивные критики в борьбе со снулым динозавром «Молодой гвардии» и ее любимым детищем ВТО. Какие имена блистали — Переслегин, Логинов, Арбитман, Гопман, Бережной, Чертков, Флейшман, Казаков! Богатыри, не мы! «Лихая им досталась доля»: отплясав качучу на костях злокозненно-бездарных молодогвардейцев, им пришлось, в духе горбачевской «конструктивной критики», явить публике собственных, незапятнанных кумиров. Так разве ж это трудно? «Вы просите песен — их есть у меня!»

Кого только тогда не короновали! Надо было быть совсем уж ленивым или просто не написать в жизни ничего, кроме автографа на заборе, чтобы не попасть в первую когорту «новых мастеров слова». О некоторых «мастерах компьютеризованной штамповки худлита» я уже писал и теперь не стану повторяться. Вот ведь, казалось бы, странная штука: конфетку из чего попало слепить невозможно, ну а книжку — на раз. Как два пальца обсосать . И никакого долгосрочного хранения в столе — с пылу, с жару на прилавок…

А мне вот захотелось проверить свою память и перечитать две повести авторов ВТО, Н. Полунинаи И. Ткаченко, в свое время, более 10 лет тому, мне очень понравившиеся. Благо, книга, в которой они были опубликованы, уже отсканирована и выложена в библиотеке Мошкова… Предчувствия меня не обманули — спустя столько лет и «Дождь», и «Разрушить Илион»остаются Литературой, а не полиграфическим изделием. Именно на таких книгах стоило бы поучиться свежеиспеченным подмастерьям слова, а не обкатывать свои убогие тексты на ни в чем неповинном читателе — за его же собственный счет. Едва ли не большинству сегодняшних модных авторов можно разрешить тренироваться только на кошках, да и то, по возможности и гуманизма ради, глиняных.

Теперь уже не важно — написали ли Николай Полунин и Игорь Ткаченко другие книги и напишут ли еще нечто превосходящее уже опубликованное или хотя бы равноценное ему, но этих повестей достаточно, чтобы их имена засияли в Зале Славы российской фантастики. А ведь таких авторов, приносивших в ВТО «хорошо выстраданный текст» было немало. Многие из них, даже не мечтавшие называться «профессиональными литераторами», почему-то считали, что издать плохую книгу — все равно, что плюнуть в вечность. Нынче же предъявить собственную блевотину не только не зазорно, но даже — кое-где — и почетно…