Александр Лурье: Плач по концепту

Я вполне могу предположить, что это архетипический компонент «Сказок по телефону» появился не по воле автора и, возможно, существует только в моей собственной трактовке, но все же изложу свои аргументы. Речь идет не только о несколько более инфантильном, чем все остальные, молодом человеке, предпочитающем идеализированный вербальный контакт с действительностью (в лице женщин) — плотскому и натуралистическому. Это скорее история рассказчика, нарратора, писателя, да, наконец, любого творца, настолько погруженного в создание собственной реальности (или эстетическое перестраивание существующей), что он просто не в состоянии штатно контактировать с окружающей средой. Если же, в силу слабости характера (все мы человеки), он откликнется на властный зов реальности и спустится со своей башни слоновой кости, то обречет себя лишь на скорую гибель. И это еще лучший из всех возможных вариантов — ибо физическая смерть для него предпочтительнее, чем неизбежная в противном случае утрата себя. Рандеву с действительностью равноценно для художника вечерним прогулкам по берегам Гримпенской трясины. Последствия, во всяком случае, одинаковы. Все, что ему остается — пребывать в одиночестве и идеализировать любимый образ на расстоянии.

В этой трактовке соответствующим образом трансформируется и облик возлюбленной. Она олицетворяет собой нынешнюю российскую жизнь. Отец — неизвестен, то ли спился, то ли сел. Мать — уродливая и брутальная, как Калибан, поглощена безудержно-бессмыссленным, животным накопительством. Друг семьи, концентрированный образ эдакого по-своему совестливого олигарха — скорее паж-оруженосец, чем рыцарь прекрасной дамы, более лакей, нежели любовник. Вокруг нее — никого, не люди, а служебные функции, обслуга, массовка, статисты со словами «Кушать подано!». Жить в этих декорациях отвратительно, а вне их нет никакой жизни вообще, во всяком случае, она себе представить эту жизнь не может. Незаметно для самой героини ее существование определяется действующей в обществе этикой насекомых с присущим ей перманентным и основополагающим каннибализмом. Поэтому чудесное появление героя, ищущего благодарного слушателя своих телефонных поэм, воспринимается как явление вызволителя на белом коне.

Увы, «принцессы лыком шиты», само прикосновение возлюбленной смертельно, оно подобно касанию маркесовской героини, окислявшему даже золото. Пусть и не своими руками она губит — для него смертоносна сама среда ее обитания. В башне слоновой кости слишком тесно для двоих, на равнине же — выжить сможет только один. Смерть героя несколько смягчает эту дилемму, создавая шаткую иллюзию, что «счастье было так возможно». Реальность, одинокая и непонятая, остается жить в поисках виртуального утешения…

Виртуальным утешением занимаются другие мастера пера и культуры. Раз и навсегда их однажды назначили на должность ответственных за состояние человеческих душ, и теперь все, вывалив на плечо от усердия языки, ждут-с: какое новое откровение явят нам, грешным. И, надо отдать должное, являют ведь, зачастую бескорыстно и не дожидаясь даже первой палой звездочки за какие-нибудь там услуги.

И тут тоже все понятно: раз так долго ждали, почти отчаялись, а оно тут взяло и все же явилось — то последнему ежу неграмотному ясно, что это эпохалка. Ну и как ее не расхвалить, тем более что для этого и читать нет никакой необходимости. Нет, все-таки правы были марксисты: главное — методой овладеть, а там только минус на плюс вовремя меняй, и проживешь долго и счастливо. И если и умрешь, то только вместе с учением, которое непобедимо. Потому что верно.

Что и говорить, удобный мир. Я-то думал, что он сохранился только в нескольких заповедниках гоблинов, ан наткнулся на «Озоне» на подборку высказываний о «Кыси» Т. Толстойи понял, что эти песни о главном «не задушишь, не убьешь». У меня сложилось устойчивое впечатление, что все рецензенты (кроме А. Немзера и вашего покорного слуги) читали какой-то совершенно другой — по содержанию — текст Т. Толстой. Но, по здравом размышлении, я понял, что вся беда, скорее всего, во мне, пытающемся по старинке не искать черную кысь (простите, кошку) в темной комнате, когда ее там нет. Это ведь одно из проявлений недавно воскрешенного «нового сладостного стиля» — находить нечто там, где его не только не прятали, но и просто не было испокон веку. А потом умиляться найденному, тетешкать и лелеять его.