Сен Сейно Весто - Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя

Касаясь таких и подобных им достаточно скользких тем, всегда было уместным порассуждать немного вслух о том, что можно говорить и думать и что нет. То есть об относительной словесной свободе. У вас о ней сегодня много говорят. Один благодетель в этом смысле порекомендовал даже как-то попытаться согласовать то, что сам в таком, свободном состоянии успел надумать, с официальным мнением, чтобы в какой-то мере подстраховаться и не быть с ходу задвинутым под виртуальную статью о сепаратистах – с тем чтобы как-то пригладить ненужные очертания и углы. Как сказал бы англичанин, прижать всех к сердцу. Со стороны и в самом деле выглядит так, что у вас что-то уж слишком четко очерчено, что думать можно, а от чего разумнее воздержаться. И кстати об этих сепаратистах.

О самом слове – быть может, наиболее употребляемом на сегодня в ряду других стратегических вооружений московского президента, частотность употребления которого под силу было бы перекрыть уже разве только «международным террористам». Я не социолог и не хроник и хотел бы где-то навести справки, велась ли или ведется ли в настоящее время хоть одним из дотошных политологов-лингвистов компьютерная статистика подобного рода, сколько раз на день лояльное подданное ухо в пределах досягаемости телевизионного динамика слышит то или это. Но со своей стороны не удивился бы, если бы в итоге выяснилось, что по частоте вступительных заходов первое не сильно отстает от второго. То есть уже как бы способно нести функцию взаимозаменяемости. «Сепаратист = международный террорист». Результат, замечательный уже сам по себе. То, к чему все пришло, вызывает из этногенетического мрака такие горизонты, что хотя бы немного на них нужно задержаться. Теперь даже у нерусских бабушек «сепаратист» занял свое место в личном составе наиболее крепких ругательств, войдя в обычный при-дворный обиход. Пожалуй, день, к которому так трудно шли и который в Москве, надо думать, был встречен с задыхающейся радостью, настал. В анализе бессознательных реакций массовой психологии такой нетрудный фокус называется апперцептивной суггестией, заурядное выведение из временного ситуативного состояния – устойчивого. В принципе, он доступен любому из вас. Все, что для него необходимо, доступ к телекамере с устойчивым сигналом на половину континента.

Но намного интереснее тут другое. С удивлением для себя я неожиданно обнаружил, что совсем немногие, до пугающего незначительная часть людей даже из убежденных в своей образованности еще хотя бы приближенно догадываются о том, что же конкретно может стоять за до такой степени любимым – или не любимым – президентом и приоритетной нацией, морозящим кожу термином. Что же в таком случае нужно думать о крепко пьющих слоях трудящегося населения, которое ничего не решает, но для кого все это делается. Этимологически «сепаратный, сепаратист» уходит в латинское «separatus» и означает «независимый, следующий самоопределению, отдельный, особенный, самостоятельный, свободный, индивидуальный». Но президентом, конечно, слово взято не из латинского, а из русского, который «снял» его с английского на самую широкую руку что-то около 70-ти лет назад. Самые известные из известных широкому кругу сепаратистов – страны Прибалтики, Финляндия, сотню лет наслаждавшаяся прелестями и любовью Руссии, и Литва, Латвия, Эстония. Никогда и ничего Москва не боялась так, как этого.

Невинное истертое слово означает всего лишь полную независимость от нее.

Ему предстояло в конечном счете стать первым в ряду смертных ругательств, пройдя позднее весь необходимый курс по программному внедрению в сознание населения, которому надлежало уже с бессознательного уровня знать, как правильно думать . За известной республикой «нового каганата», к слову, без всякого труда просвечивает история еще одной Финляндии и еще одной канадской провинции Квебек сегодня, чем и вызывается нервная рефлексия москвы .

То есть. Возвращаясь к террористам. Аккуратно следуя далее логической нити Москвы, переход даже одного из алтайской семьи языков на латинскую графику должен был бы непосредственно быть увязанным с: выходом из-под контроля русского языка, формированием национально-освободительного движения и, как все понимают, с сепаратной деятельностью. Что и требуется рассмотреть отдельно.

В качестве одного такого случайного примера – как метят себе новую территорию и как же в действительности надлежит сегодня правильно думать всем отдаленным этноареалам вплоть до неведомой японской островной гряды по мнению уже непосредственно центральноиздателей – я и избрал один переводной том-трактат, «центральноизданный» под обычным видом частного академического мнения.