Юрий Никишов - Непонятый «Евгений Онегин»

Однако сходство героев двух произведений обычно лишь констатируется, для чего авторского указания было более чем достаточно. Пушкинское удостоверение непререкаемо авторитетно, но его требуется развернуть, конкретизировать, тем более что тип героя в «Евгении Онегине» не просто повторялся: он осмысливался и разрабатывался заново и во многом по-другому.

Впрочем, кажется, что и отсылка к поэме «Кавказский пленник» не слишком внятно объясняет Онегина, поскольку разочарованность Пленника, а особенно его холодность перед пылкой любовью черкешенки и смутная тоска по прежней жизни, в которой вроде бы не на что опереться, показаны весьма неотчетливо. Пушкин сам был неудовлетворен обрисовкой героя: «…Кого займет изображение молодого человека, потерявшего чувствительность сердца в несчастиях, неизвестных читателю…» (черновик письма Гнедичу 29 апреля 1822 года). В том же черновике письма поэт отметил и жанровое отличие изображения героев. «Обронив однажды, что «характер главного лица» в «Кавказском пленнике» «приличен более роману, нежели поэме», Пушкин будто обещал уже, что попробует такой роман написать. Этим романом и был «Евгений Онегин»» [63]   Лакшин В. «Спутник странный». С. 106. .

И все-таки относительно Пленника Пушкин высказался прямо и четко, пусть не в поэме, а в письме В. П. Горчакову: «Я в нем хотел изобразить это равнодушие к жизни и к ее наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи 19-го века» (Х, 42). Но кризис и тут противоестествен и потому остается загадочным. Очень важно, что ранняя хандра воспринимается не индивидуальной причудой: Пушкин видит здесь явление, характерное «для молодежи 19-го века», может быть, даже преувеличивая распространенность такой странности.

Вот истинное истолкование причиныхандры Онегина. Ответ неполон, возбудитель болезни и здесь не указан; зато диагноз поставлен предельно четко. Яснее о причинах сказать и затруднительно, поскольку речь идет о явлении как будто самозарождающемся и в силу этого беспричинном, внезапном.

Поставим простенький (и очень непростой) вопрос: «Каков возраст героя?» Первая глава дает внятный ответ: «Всё украшало кабинет / Философа в осьмнадцать лет». Правда, это указание стертое: помечен типовой возраст совершеннолетия, когда юноша выходил «на свободу» (и обустраивал свой кабинет). Это начало самостоятельной жизни, у Онегина вполне удачное. Удельный вес указания повысится, если мы найдем ответ на уточняющий вопрос: как долго продолжалась светская жизнь Онегина от ее начала до момента, когда героем овладела хандра?

(Тут я слышу недовольный голос знатоков: зачем задавать пустые вопросы? Надо открыть четвертую главу, там сказано… До четвертой главы доберемся. Но мы еще не все в первой главе разглядели).

Постоянное внимание поэт уделяет соответствию поведения человека его возрасту. Можно даже выделить сквозной поэтический мотив с широким диапазоном значений.

Первая глава содержит неожиданный ответ; разочарование настигает Онегина очень быстро: « раночувства в нем остыли», «Красавицы не долгобыли / Предмет его привычных дум…»; поэта и его приятеля-героя «ожидала злоба / Слепой Фортуны и людей / На самом утренаших дней». Последняя метафора особенно красноречива. Оценим ее экспрессию: тут не просто «на утре», а с усилением — «на самомутре». Получается, что хандра привязалась к герою в те же восемнадцать, когда он оказался «на свободе».

Подчеркнутая в первой главе молодость Онегина — важнейшая предпосылка для сравнения его с Кавказским пленником. Именно на этом фоне отчетливо проступает главная черта, типологически сближающая его с Пленником — ранняя разочарованность Онегина в обыкновенном светском образе жизни. Она тем неожиданнее, поскольку ничто не предвещает крутых перемен в его судьбе.

Сопоставление поэмы и романа заставляет говорить как о сходстве, так и о различии, не столь явном в психологическом облике героя, но демонстративно резком в способах его изображения. У романтических героев предыстории нет; разочарованность Пленника выведена за рамки сюжетного повествования, дана в форме предельно сжатой и обобщенной ретроспекции. И в романе в стихах предыстория героя выведена за рамки сюжета, который начинается отъездом Онегина в деревню! Но предыстория занимает половину главы. Рассказ о герое берет истоки буквально от его рождения. Неторопливое романное повествование с обилием (сравнительно с поэмой) подробностей оказалось необходимым, чтобы многосторонне обозначить нестандартный характер.