Наталья Селиванова - Автограф. Культура ХХ века в диалогах и наблюдениях

Я уповаю на тот тип политики, образ которой был задан в свое время Сахаровым. Вы понимаете, что осуществлять такую политику – как это ни банально звучит – могут люди с высокими моральными качествами. И если российский народ, несмотря на все нелестные эпитеты, которыми его награждают, сумеет выдвинуть таких людей, он, я уверен, способен будет и построить правовое государство. Государство нравственного здоровья, высшей культуры и подлинной человечности. Государство, созданием которого россияне и докажут как раз, что в историческом творчестве они способны на что-то большее, чем бронированная Империя Зла. Но для этого нужно время.

– Не с этим ли был связан и ваш недавний визит в Рим, где вы были на приеме у папы? Расскажите, как состоялось ваше знакомство?

– Я впервые увидел его два года назад в Ватикане, на предсинодальном симпозиуме, где я выступал. И вот теперь несколько членов общества В. Соловьева – и я с Сергеем Аверинцевым в том числе – были приняты Иоанном Павлом II, который проявил глубокий интерес к тому, что происходит сейчас в России. Вам наверняка известно, что отношения между католической и православной Церквами носят – как бы это выразиться помягче? – весьма деликатный характер. И ослабить такое напряжение мог бы, например, общеевропейский культурно-религиозный центр, где христианская интеллигенция разной конфессиональной принадлежности могла бы тесно сотрудничать на общем поле культурной христианизации России и Запада. Как я понял из нашей двухчасовой беседы с папой, католическая церковь искренне стремится к сотрудничеству и с православной церковью вообще, и с православной интеллигенцией в частности.

– Итак, вы надеетесь на изменения в России, на реформы. Но почему же в России до сих пор все реформы проваливались?

– На этот вопрос уже ответили Ключевский и Соловьев – концепцией догоняющего развития. Чтобы в межгосударственных отношениях быть с Западом вровень, Россию приходилось «вздергивать на дыбу» и Ивану Грозному, и Петру I. Но 300 лет отставания, вызванные нашествием татар, не прошли бесследно: реформы, всегда проводившиеся сверху, перегоняли уровень внутренней подготовленности к ним народа.

– А теперь, вы считаете, народ «созрел»?

– В определенном смысле – да. Во всяком случае, в нашем кошмаре он проявляет совершенно удивительный инстинктивный здравый смысл. Вы же слышите, что Ельцина и правительство ругают на каждом перекрестке, а между тем на референдуме люди не захотели их менять. Потому что они хорошие? Нет – потому что другие, рвущиеся к власти, еще хуже. Реставрации коммунизма большинство населения не хочет, оно сыто им по горло.

– Вам не приходила мысль, что России просто не дают встать на ноги?

– Эту точку зрения разделяют и Максимов, и Зиновьев, да и многие другие люди на Западе. В самом деле, основания так думать есть. История противостояния двух систем – капиталистической и социалистической – задействовала достаточно серьезные механизмы: армии, ЦРУ, КГБ. И старый менталитет, связанный с их существованием, все еще жив. «Раз коммунистическая Россия признала свое поражение, надо ее добить». Но на том же Западе есть и другие настроения. В том возможном грядущем конфликте «Запад-Восток», который на наших глазах набирает силу, мир может быть спасен только в том случае, если Россия станет равноправным партнером Запада.

– Каким вам видится литературный процесс сегодня?

– Если еще недавно читателю было интересно – возвращались книги Гроссмана, Домбровского, Пастернака, – то теперь наступило затишье. Это и понятно. Для появления литературы, способной глубоко и художественно масштабно осмыслить и освоить настоящее, нужно время. Но я могу назвать имена, чье творчество мне интересно. К примеру, Михаил Кураев, которому удается простой бытовой факт осознать и представить в подлинно историософской перспективе глубинных изменений в обществе. В этом же направлении пытается развиваться Пьецух. Мне представляется очень серьезным явлением «Бесконечный тупик» Галковского. Несправедливо резки, по мнению многих, его высказывания, но само мировидение писателя, выраженное через его отношение к тем или иным значимым фигурам нашего культурного процесса, заслуживает внимания.

– Виктор Ерофеев говорит, что место критики в лакейской. Что вы думаете о роли критики?

– Критика всегда была самостоятельным видом литературного творчества. Стало быть, ее задача заключается вовсе не в обслуживании писателя. За примерами ходить далеко не надо. Мы знаем Белинского и Писарева, Мережковского и Бердяева как прекрасных литературных критиков. Но их имена остались в истории русской словесности еще и потому, что они были крупными мыслителями. Настоящая литература всегда существовала и укладывалась в наше сознание с помощью критики, а не сама по себе. Говорить о ее лакейской роли можно только в случае, когда весь мир так и видишь: лакейская, буфетная, господская и т. д. Но культурное пространство такой подход не допускает.