Елена Клещенко - Легенды вырастают из травы

Будь в IX веке на берегах Нево побольше грамотных людей, запись о тех событиях могла бы быть, например, такой:

«Над родом, к которому принадлежал злосчастный, срубивший дерево, с тех пор тяготело проклятие: никто из них не смел ходить в лес. И была в том роду девушка, которую иные назвали бы одержимой. Выйдя из детских лет, преисполнилась она безумной уверенности, что судьба ее непохожа на другие судьбы и что мужем ей станет герой. Немного ей было радости от того, ибо всякий раз, как добрый человек был готов назвать ее своей женой, она говорила «нет», думая сказать «да». А было так, что подошел к ее селению славный вождь, и зане проклятие было сильно, оказался нарушенным запрет, данный ему. Гибель его стала бы великой скорбью для окрестных земель, ибо лишились бы они защиты. Но предначертано было, чтобы дева, умершая и родившаяся вновь, ратный труд на себя принявшая, взяла на себя проклятие рода и проклятие вождя, когда сошлись они воедино, — и так все они были избавлены от гибели, и свершилась ее судьба».

Дамский роман. Плоская этнографическая реконструкция. Неужели надо писать непременно высоким штилем и непременно про Западную Европу, чтобы в произведении можно было признать «волшебную сказку»? Лично мне не внушает сомнения жанровая принадлежность «Валькирии»: сражение человека и рока, долгожданный и невозможный счастливый конец… Отсутствие бронированного дракона на реактивной тяге как-то не разочаровывает.

Хочется сказать несколько слов о литературном обаянии Семеновой.

Она ведет свое повествование, поддерживая изящное равновесие между стилизацией и «незаметным» реализмом. Она внимательно следит за словоупотреблением: ее герой (и даже невидимый рассказчик) не обмолвится словом, знать которое не имеет права (например, «сахарный» — за века до появления сего продукта), а с другой стороны, не упустит ассоциации, обычной у его народа и неочевидной для нашего современника. Она блестяще имитирует русские переводы скандинавских стихов и, более того, в отдельных случаях, кажется, это и есть ее переводы — например, в начале «Лебединой Дороги».

Чуть хуже, на мой взгляд, обстоит дело со стихами в «Волкодаве». Песни рудников и Песня Смерти переданы откровенно современным стихом, и это выглядит немного как вертолет над Ледовым побоищем, но песня Декши и не совсем пристойные «частушки» о девках разных племен — снова здорово. (Впрочем, стилизация стихов в фэнтези — вопрос совсем отдельный. Как примирить современное пристрастие к рифмующимся концам строк, без которых, по-нашему, нет стиха, и особенности реальной древней поэзии? Это труд, для которого потребны не только переводческий и поэтический талант…)

Мария Семенова бережно и внимательно относится к деталям, к мелочам сюжета, каждой детали дает поиграть. Вот хитрый воспитующий валун из «Лебединой Дороги», вот корабельный кот викингов, вот печальный стих, прочтенный Ниилит у книжного лотка и предвосхитивший встречу Волкодава со стариками-вельхами… Кое-кто считает Марию Семенову слишком прямолинейной, осуждает «бесхитростность» ее сюжетов: зачем, мол, все так разжевывать, никаких загадок не остается. Уверяю вас, загадок и разгадок более чем достаточно, только относятся они в основном к тому самому второму смысловому слою, который иные читатели гордо игнорируют.

Например, почему Зима — Валькирия? Только ли потому, что она воительница, а Хаук, наградивший ее этим прозвищем, — датчанин? Но люди, наделенные даром складывать песни, перед лицом смерти пустяков не болтают, и ничего удивительного, что имя оказалось пророческим. Валькирия — вестница богов, та, кто уносит поверженного героя с поля брани. Что за дело, если Зима не слишком напоминала крылатую деву, когда из последних сил тащила вождя по ночному снежному лесу. Не во внешности, знаете ли, суть.

Еще несколько слов о якобы имеющей место «наивности» и «очевидности», а также о «розовых соплях». Рекомендую обратить внимание на то, каким видится автору начало Зимушкиной семейной жизни.

Смерть отпустила вождя, раны позатянулись. Вышел он в первый раз поглядеть на весеннее солнышко. И приветствовал любимую женщину ласковым словом:

— Я говорил не о тебе.

(Помните, где это?)

Разумеется, как только он очухался и вспомнил про гейсы, первое, что сделал, — попытался взять назад свои слова насчет кольчуги и жемчужной кики! Хорошо, если Зима не забудет к тому времени свой сон и ответит ему как следует: дескать, помалкивай, славный, пей свой кисель и ни о чем не тревожься, проклятия больше нет, а я тебя не покину, хоть ты изойди ядом…