Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]

Кислые насмешки над авиаторами выра­жали смутный страх обывателя перед неиз­вестным.

Авиационную неделю посетил и Грин.

Казалось бы, ценитель всего необыкновен­ного, творец фантастических городов и стран, украшающий героев звездными име­нами, при виде самолета должен бы замереть в восторге. Но Грин в восторге не замер. Он рассердился. Как только он не обзывал ни в чем не повинный аэроплан: и «без­образным сооружением, насквозь пропитан­ным потными испарениями мозга», и «ма­терией, распятой в воздухе», и даже кухней, где с помощью бензина «готовится жаркое из пространства и неба».

Обывателя пугал грядущий механический человек. Грина раздражала односторон­ность развития цивилизации. Он понимал, что капиталистическая техника еще боль­ше закабалит человека, засушит его лич­ность, приглушит дарованные природой творческие способности.

Правда, и тогда находились румяные опти­мисты, прямо и непосредственно связывав­шие достижения науки и техники с ликви­дацией главного бича народов — истреби­тельной войны. Еще в 1891 году во фран­цузском журнале «Ревю де ревю» было на­писано: «Возможно ли избавиться от вой­ны? Все согласны, что если она разразится в Европе, то последствия ее будут подоб­ны великим нашествиям варваров. Дело при предстоящей войне будет идти уже о суще­ствовании целых народностей...

Это-то соображение вместе с теми страш­ными орудиями истребления, которыми рас­полагает новейшая наука, задерживает мо­мент объявления войны». [2]

Не менее страшным злом, чем война, Грину представлялся мещанин. Это апатич­ное, хилое существо, как и всякий паразит, удивительно живуче. «Я убил его широким каталанским ножом,— пишет Грин.— Но он воскрес прежде, чем высохла кровь на лезвии, и высокомерно спросил:

— Чем могу служить?

Изумленный, я стал душить его, стиски­вая пальцами тугие воротнички, а он тихо и вежливо улыбался».

Нравственный уровень личности не под­нимается вместе с уровнем развития техни­ки. Наоборот, «победы техники как бы куплены ценой моральной деградации. Ка­жется, что, по мере того как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей либо же рабом своей собственной подлости». Эти слова К. Маркса обыватель подтверждал всем своим поведе­нием. Едва Эдисон изобрел фонограф, как появилась пластинка «Маргарита, бойся увлеченья». Только Люмьеры придумали ки­нематограф, а обыватель уже хохотал над тем, как у Глупышкина лопнули подтяжки.

Насколько точно Грин предугадывал ход капиталистической цивилизации, видно из рассказа «Искатель приключений» (1914). Герой его говорит: «Я чувствую отвращение к искусству. У меня душа — как зто гово­рится — мещанина. В политике я стою за порядок, в любви — за постоянство, в обще­стве — за незаметный полезный труд. А вообще в личной жизни — за трудолю­бие, честность, долг, спокойствие и умерен­ное самолюбие».

Между великими прозрениями науки и мещанскими добродетелями подобного «про­стого человека», его куриным мировоззре­нием образовалась зияющая пропасть. По­знание внешнего мира, звезд, галактик угро­жающе опережало познание психического механизма. Наука и техника словно одуше­вились и как одержимые влекли за собой народы, а ученые открывали то, что сами уже не могли объяснить. Между тем меха­низмы сознания человека, работа его мозга, взаимоотношения сознания и подсознания — все зто оставалось тайной. «О природе и местонахождении памяти мы знаем не боль­ше, чем древние греки, считавшие место­нахождением разума диафрагму» (матема­тик Джон фон Нейман).

Грин боялся механического человека. Он видел, что бесы капиталистической техники морально калечат живого человека, оскоп­ляют его волю, превращают его во что-то вроде разряженной нервной батареи. Поэтому-то Визи не любила ничего механиче­ского, даже будильника.

Если бы Грину было известно, что с раз­витием техники растет и могильщик капи­тализма — пролетариат, его отношение к самолетам, может быть, было бы более тер­пимым. Но ему, как и многим другим, было еще неведомо, как недолго осталось ждать выстрела «Авроры». Прозаическая истина о том, что исправление духовного облика че­ловека надо начинать с изменения эконо­мической основы общества, была чужда Грину. Он пытался лечить человека от мещанской летаргии изнутри. Он старался до­казать, что человек слаб потому, что не знает своих возможностей. А возможности его беспредельны, неисчерпаемы, и для про­явления их нет нужды в искусственных ко­стылях науки и техники. Если мобилизовать волю, сконцентрировать нервную энергию, можно пробежать по поверхности океана и летать по воздуху.