Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]

Изобретатель Желатинов не кашлял.

Рассказ «Возвращенный ад» начинается так: «Болезненное напряжение мысли, край­няя нервность, нестерпимая насыщенность остротой современных переживаний, бес­численных в своем единстве, подобно кус­ку горного льна, дающего миллионы нитей, держали меня, журналиста Галиена Марка, последние десять лет в тисках пытки со­знания. Не было вещи и факта, о которых я думал бы непосредственно: все, что я видел, чувствовал или обсуждал, состояло в тесной, кропотливой связи с бесчислен­ностью мировых явлений, брошенных со­знанию по рельсам ассоциаций».

Чтобы отвлечься от работы, от непре­рывного напряжения мысли, Галиен Марк сел на пароход и отправился отдыхать в уютный южный городок Херам.

«Я очень хотел бы поглупеть, сделаться бестолковым, придурковатым, этаким смеш­ливым субъектом, со скудным диапазоном мысли и ликующими животными стремле­ниями».

На палубе к журналисту подошел чело­век, «одетый мешковато и грубо, но с пре­тензией на щегольство, выраженное огром­ным пунцовым галстуком». Это был лидер партии Гуктас, которого Марк изобличил в своей последней статье. Происходит ссо­ра, назначается дуэль. Сопровождаемый слу­чайными секундантами, Марк едет в пу­стынную рощу Херама.

«Мы подъехали к обширной лужайке и разошлись по местам, намеченным секун­дантами. Не без ехидства поднял я, в уро­вень с глазом, дорогой, тяжелый пистолет Гуктаса, предвидя, что его собственная пу­ля может попасть в лоб своему хозяину, и целился, не желая изображать барашка, наверняка. «Раз, два, три!» — крикнул мой секундант, вытянув шею. Я выстрелил, тотчас же в руке Гуктаса вспыхнул встречный дымок, на глаза мои упал козы­рек тьмы, и я надолго исчез. Впоследствии мне сказали, что Гуктас умер от раны в грудь, тогда как я целился ему в голову. Из этого я вижу, что чужое оружие всег­да требует тщательной и всесторонней при­стрелки. Итак, я временно лишился созна­ния».

Так заканчивается первая глава. Отры­вок, скупо рассказывающий о дуэли, точ­но представляет главного героя — журна­листа Галиена Марка.

Очнувшись ночью, Марк увидел свою подругу Визи. Измученная и усталая, она спала в кресле. По некоторым признакам, в частности по снегу за окнами, можно было заключить, что забытье Марка дли­лось долго, не меньше месяца. Зато те­перь: «Великолепное, ни с чем не срав­нимое ощущение законченности и порядка в происходящем теплой волной охватило меня».

Журналист добился того, о чем мечтал. Пуля, ударившая в голову, оказалась пилю­лей, излечившей его от «пытки сознания». Ранение привело к тому, что он потерял способность ассоциативного мышления. От­дельное явление уже не воспринималось им в сложном единстве с миром, «подобно куску горного льна, дающего миллионы ни­тей», сознание уже не мчалось «по рель­сам ассоциаций».

Способность ощущения внутренней связи явлений была утеряна. Вместе с утерей способности «интегризма» пропала и более высокая, творческая способность — выявле­ние новых связей, поиски скрытых ассоциа­ций. Мышление застыло, остановилось. С утратой мысли исчезло и переживание действительности, эмоциональные движе­ния души. Марк воспринимал факты «в безусловном, так сказать, арифметическом их значении. «Раз, два... четыре... одинна­дцать,— случилось столько-то случаев та­ких-то, так и должно быть». И когда ре­дактор местной газеты попросил знамени­того журналиста написать что-нибудь в «Маленький Херам», Марк, поглядывая в окно, сочинил такое:

СНЕГ

Статья Г. Марка

«За окном лежит белый снег. За ним тя­нутся желтые, серые и коричневые дома. По снегу прошла дама, молодая и краси­во одетая, оставив на белизне снега ма­ленькие, чистые следы, вытянутые по пря­мой линии. Несколько времени снег был пустой. Затем пробежала собака, обнюхи­вая следы, оставленные дамой, и оставляя сбоку первых следов — свои, очень малень­кие собачьи следы. Собака скрылась. За­тем показался крупно шагающий мужчина в меховой шапке; он шел по собачьим и дамским следам и спутал их в одну тро­пинку широкими галошами. Синяя тень треугольником лежит на снегу, пересекая тропинку».

Впрочем, болезнь журналиста была не вовсе безнадежна. Что бы там ни было, он оставался земным, живым существом и не мог не ощущать связи с миром. Связи были примитивными, на уровне дет­ского сознания, но они были. В такие мину­ты, а также тогда, когда до слуха Марка доносились звуки музыки, его охватывала гнетущая тоска — сигнал того, что болезнь излечима.